Властители и судьбы - [12]

По утрам вся Москва в кострах, и открываются трактиры под самыми замысловатыми названиями: «Съестной трактир город Данциг», «У Марьи Кирилловны» или «Свинина с вином». Там пахнет немецким пивом, французскими духами, русской капустой, а над свиными ножками колдуют капралы в распахнутых шубах, пуговицы у них — сияющие, физиономии — выбритые и в порезах. Не дерутся. Над трактирами в праздники выставляют знамена, флаги и вымпелы.

По воскресеньям щеголи Москвы заполняют цирюльни: одна — на Варварском крестце, другая — в Калашном ряду, две — около Москворецких ворот, пять — на каменном Всесвятском мосту, четырнадцать — в Земляном городе.

Кабаков совсем немного, а питейные погреба только в Китай-городе, но их было — сто. В кабаках на обед подают: горячую ветчину, яйца всмятку, щи белые с говядиной и цыпленком, окрошку, битое говяжье мясо на сковороде с уксусом, а на десерт — спелую бруснику, куманику и арбуз. Если нужно пообедать побыстрей — холодная похлебка из курицы.

Лучшая квартира в восемь — десять комнат — не дороже 20 рублей в месяц, фунт говядины — полторы копейки, бутылка шампанского — полтора рубля, десять лимонов — 3 копейки, пуд коровьего масла — 2 рубля, за обед в хорошем трактире — 30 копеек, самый гастрономический обед с десертом и вином «У Марьи Кирилловны» — 2 рубля; а кружева Платона Зубова, теперешнего фаворита Екатерины, — 30000 рублей! (Годовая пенсия министра — 10000 рублей.)

В холода мужчины носят муфты, а у женщин — чуть ли не египетский ритуал мушек. Мушки делаются из тафты и наклеиваются на лицо: вырезанная звездочкой на середине лба мушка означает величественность, на виске у самого глаза — страстность, на носу — наглость, на верхней губе — кокетливость, у правого глаза — тиранство, крошечная на подбородке — «люблю, да не вижу», на щеке — «согласна на все», под носом — разлука.

Шестнадцатилетние девушки нюхают табак. Табакерки называются «кибиточки любовной почты». Модницы носят на ленте на груди блошные ловушки. Ловушки делаются из слоновой кости или серебра. Блошные ловушки — небольшие трубочки с множеством дырочек, снизу глухих, сверху открытых; внутрь ввертывается стволик с медом или другой липкой жидкостью.

В питейных погребах — только стойка и лавка, под полом — ледник, над дверями на доске — двуглавый герб. В питейных погребах играют в карты: вист три-три, рокамболь, макао, рест, квинтич, басест, шнип-шнап-шнур, кучки, а-ля муш, юрдон, тентера, панфил, ерошка.

На улицы столицы выпархивают куры, на Красной площади играют дети и свиньи, на дворах церквей играют в «орлянку» нищие и монахи, а на папертях пророчествуют святые, калеки, более знаменитые, чем сенаторы или фрейлины двора ЕЕ Императорского величества.

Носятся ямщики на разноцветных однорядках, на головах у них мурмолки или шапки с цветными суконными верхушками, и по всей Москве их вопль — «гись!» (берегись!). Ямщики обсуждают во всех подробностях политику Англии, Дании и Пруссии, а майоры секретной политической полиции скачут на тройках — к девкам, на Валдай!

Базары — неописуемы; если не обращать пристального внимания на вервие ворья, московские базары пищи, животины, одежд, бесценных безделушек ничуть не уступают рынкам Египта, Рима или Самарканда — фантастическое обилие и стосотязыкость, — вторая столица! (России или мира?) Купля-продажа, и все это весело, жульнически, хамски; купцы — хитрецы и младенцы, бородатые, толстомордые младенцы: трудится год, обманывая и рискуя, пропьет в три дня, с кем попало.

Чиновничьи чаи, попытки солдатской дисциплины, общественные женщины, бешеные бани, смесь патриархальности и самой несусветной цыганщины, страстные отшельники и царицы-пьяницы, великолепье кремлевских палат и храма Василия Блаженного, и ночные сугробы, путники, съеденные собаками, апельсины из Италии и вороны, жаренные под страшными мостами, вельможи в бриллиантах и шайки убийц и грабителей (ограбят курятник, убьют за четверть копейки!) — Ванька Каин и протопоп Аввакум, — Москва!

В 1770 году в Москве было 211388 нерасследованных дел об убийствах и грабежах.

8

Светила большая и бледная луна, луна марта.

Сидел на замерзшем бревнышке солдат двадцати семи лет и жег свои стихи. Жег, не просматривая, бросал кипы бумаги в костер, и вокруг костра все шире таял снег. Костер был красный, а там, где горела бумага, — чуть-чуть голубой. Тут же на бревнышках двое караульных в синих тулупах ели курицу, по-братски делили крылышки и ножки. Потом закурили глиняные трубки с крышками.

Он все сжег, и ему сказали, что надо сжечь и сундук.

Стал жечь сундук, хотел разломать, но передумал, просто опустил в костер.

Он убежал из Москвы.

Там бушевала чума.

Императрица Екатерина II только хвасталась перед Европой, что она учредила в России медицинский контроль. Никакого контроля не было. Чума шла по государству, уничтожая в своем движении все живое.

«Пагубный подарок Оттоманской Порты» — так называли чуму современники. Русская армия, воюющая с турками, вымирала. Вся Молдавия и Украина — в тенетах этой страшной болезни. Чума беспрепятственно шествовала по России. Екатерина все-таки приняла свои меры борьбы: под страхом сурового суда она приказала… молчать о самом существовании бедствия. Молчали. Ездили кто куда хотел, — развозили заразу в самые отдаленные губернии. И, только когда стали вымирать целые города, был отдан приказ об установлении карантинов, Но было уже поздно.