Властитель мира - [174]

– Танкред, я возлагал на тебя много надежд и всегда думал, что ты совершишь нечто великое. При всем том на тебе лежала двойная ответственность – и за свое имя, и за свою военную репутацию. Ты предал и то и другое.

Он на мгновение остановился, и атмосфера стала непереносимой. У Танкреда перехватило горло, на глаза выступили слезы, он больше не дышал. Прежде чем продолжать, Боэмунд сделал глубокий вдох.

– То, как ты умеешь добиваться уважения – и любви – своих людей, обязывает тебя служить примером. Тебе известно, что войска смотрят на командиров, которыми восхищаются, как на образец, которому и следуют в своем поведении. Однако с самого начала путешествия ты постоянно действуешь как… – он попытался найти подходящее слово и за неимением лучшего выбрал, – как человек безответственный.

Охваченный волнением, он снова умолк. А когда заговорил, голос его звучал громко и безжизненно:

– Последние события, в которых ты оказался замешан, бросают тень на нашу семью, а этого я потерпеть не могу. Вследствие приведенных соображений и дабы моя беспристрастность не могла быть поставлена под сомнение, я заявляю, что воздерживаюсь от голосования и целиком полагаюсь на мудрость Совета крестоносцев.

Эти чудовищные слова грянули в абсолютной тишине зала Совета. Воистину удар грома. Оглушенный решением друга, Годфруа ошеломленно смотрел на него, не находя слов.

Танкред понял, что погиб, но теперь это уже не имело значения: то, что он сейчас услышал, было для него бесконечно важнее. Эти слова разбили ему сердце. Он и так уже страдал от недостатка внимания и даже теплых чувств со стороны дяди, а теперь, публично осудив, тот окончательно отрекся от него. Танкред застыл на месте, он был раздавлен.

Роберт де Монтгомери ликовал: случившееся превзошло все его ожидания! Унижение, которому несколько лет назад подверг его Танкред при дворе Филиппа IX, смыто и отомщено! Однако ввиду всеобщего волнения, охватившего зал, он постарался тщательно скрыть свое блаженное состояние; быстрый взгляд Раймунда де Сен-Жиля показал ему, что тот в восторге от результата.

Петр Пустынник не осмелился заговорить сразу после Боэмунда, но, когда решил, что подходящий момент наступил, взял слово.

– Что касается меня… – начал он, на мгновение запнулся, прокашлялся и продолжил: – Что касается меня, я полагаю, что это дело и так привлекло к себе слишком много внимания. В обстановке вроде той, в которой проходит наше путешествие, категорически рекомендуется как можно меньше смущать умы солдат.

Внезапно встревожившись, Роберт нахмурил брови. Куда клонит этот проклятый священник?

– Собрать военный трибунал по подобному делу означает внести еще больше смятения в общий настрой, а сейчас пришло время приступить к наведению порядка в рядах нашей армии. Таким образом, дабы не позволить этому трагическому событию вызвать излишние волнения и учитывая послужной список обвиняемого, я считаю, что этот человек может быть оправдан за недостаточностью улик.

Услышав его слова, Роберт де Монтгомери резко вскочил с кресла.

– Следовательно, – продолжил Pгаеtor peregrini, – четырьмя голосами, не согласными с передачей дела в военный трибунал, против двух голосов «за» доверенной мне властью я объявляю о прекращении дела по обвинению Танкреда Тарентского в убийстве за отсутствием состава преступления!

Смертельно побледнев, Роберт открыл было рот, чтобы заявить протест, но глава Совета, властно махнув рукой, заставил его молчать. Танкред, в полном замешательстве, вообще лишился способности соображать. Под перешептывания асессоров все в зале пришло в движение. Петр Пустынник закончил тем же твердым голосом:

– Однако ввиду серьезности вменяемых в вину фактов я приговариваю вас, лейтенант Тарентский, к разжалованию на один ранг и лишению военных наград. Учитывая результаты вашего подразделения на учениях, вы сохраните командование им вплоть до нового распоряжения. Добавлю, что на вас также официально налагается папское порицание, подтвержденное самим святейшим отцом, с которым я разговаривал незадолго до заседания. Надеюсь, вы в полной мере оцените милосердие, проявленное к вам Советом, и сумеете извлечь уроки из своих ошибок, дабы вернуться на путь истинный.

Танкред не шелохнулся. Можно было бы подумать, что он стоически принял приговор, но его искаженное лицо выдавало обуревающие его сильные чувства.

Герцог Нормандский уселся на свое место с подчеркнуто разгневанным выражением лица, хотя в глубине души был удовлетворен, несмотря на то что все обернулось не так, как он рассчитывал. Пусть даже молокосос остался на плаву, но разжалование, лишение наград и папское порицание в качестве вишенки на торте – в конечном счете это совсем не плохо.

Под взглядами всех членов Совета и их помощников один из асессоров подошел к Танкреду и замер перед ним. Затем поднял руку, взялся за украшавший левое плечо лейтенанта галун и резким движением дернул его. Оторвавшаяся пуговица с металлическим стуком отскочила от плиточного пола. Танкред больше не был лейтенантом. Только младшим лейтенантом.

Теперь асессор правой рукой взялся за расположенные у сердца награды, а затем поднес к ним левую с зажатыми в ней ножницами. Казалось, он на мгновение заколебался, опасаясь возможно, как бы у этого здоровяка не сдали нервы, потом ухватил ткань мундира и быстро разрезал ее вокруг наград. В несколько секунд он снял их все, стерев воспоминание о долгих годах сражений, перечеркнув память о битвах, которым Танкред отдавал тело и душу, и оставив лишь зловещую дыру в ткани мундира.