Властелины дорог - [27]

– Дед, принеси мне воды.

Шуре показалось, что он прошептал эти слова себе под нос, поскольку старик даже не шелохнулся и увлеченно продолжал водить ножом по дереву.

– Воды принеси!!!

"Шк-шк-шик! Шк-шк-шик!", - нагло ответил ему нож. А старик провел по дощечке ладонью, пробуя, насколько гладко он обстругал ее край.

– Глухой, что ли? - сдвинул плечами Шура и Рыжий его понял.

Пес залаял на всю силу своей басовитой глотки.

Старик неторопливо начал обстругивать другую сторону доски.

Обнажать меч против наглого деда не хотелось. Хотелось пить и есть. Потому Шура ударил ногой, целясь в коленку старикана.

И тут же распластался на крыльце.

Быстро вскочив на ноги, он выхватил акинак. И снова улегся на утоптанную землю перед порогом. Меч отлетел в сторону. А лезвие нагретого от работы ножа неприятно горячило горло.

Уверенный в своем превосходстве над одиноким старцем, Шура теперь оказался в его власти.

Рыжий попытался цапнуть Шуриного обидчика за ногу, но отлетел с жалобным скулением.

Собственная беспомощность усилила страх, и Шура зажмурил глаза.

"Зарежет!"

Но теплая сталь освободила горло.

– Неохота мне с твоим трупом возиться. Смердеть будет. Яму придется копать в сухой земле. А в озере не шибко утопишь - соли много, тело всплывет, - раздался надтреснутый голос. - Отшлепать, что ли тебя, чтобы на людей не кидался…

Шура сел на землю, опасливо косясь на старика. Тот продолжал строгать свою дощечку. Теплый вечерний суховей слегка теребил его длинные пепельные волосы, прикасался к обветренному лицу, ощупывал давний шрам на подбородке. Худые, но жилистые руки старика деловито возились с дощечкой. На левой у него не хватало двух пальцев.

– Кто ты такой? - сурово спросил дед, в очередной раз любуясь своей работой.

– Шура.

– Разбойник?

Шура не знал, что ответить. Кто он такой? Беглый солдат, бывший разбойник, бродяга?

– Я - будущий найт.

Он не мог понять - старик нахмурил лицо или улыбается так?

– И с каких это пор найты стали грабить беззащитных стариков?

– Я… Мне… Хотел пса своего покормить… Он три дня не ел.

Рыжий сидел неподалеку и бросал на старика настороженные взгляды.

Нехитрый ужин состоял из овечьего сыра и пресных лепешек. Да еще было теплое козье молоко. Шура жадно глотал серую мякоть черствого хлеба и ломал большие куски плотного сыра, не забывая делиться с Рыжим.

– Да, если бы у меня был такой аппетит - мои овцы и козы не прокормили бы меня, - задумчиво проговорил старик, глядя на своего незваного гостя, ужинавшего прямо на пороге хибары.

– А как тебя зовут? - спросил Шура с набитым ртом.

– Вайс, - старик внимательно наблюдал за гостем, пока тот увлеченно продолжал набивать желудок. - Ты слышал в Большом Мире это имя?

– Нет.

– Быстро забыли, - пробормотал старик. - Так ты хочешь стать найтом. Интересно, как бродяга сможет приобрести себе мотоцикл. Ты хоть знаешь, кто становится найтом?

– Не знаю.

– Не знаю, - передразнил старик. - Воинами дороги становятся солдаты, поднаторевшие в обращении с оружием и к концу жизни накопившие денег на мотоцикл. Разбойники, оказавшиеся удачливыми и сумевшие награбить достаточно, чтобы пересесть в седло. Это в основном. Еще иногда сынки богатеньких купцов выпросят у папаши денег на мотоцикл. Свободы захочется. Такие быстро получают свободу - лежи себе в безымянном холмике вдоль дороги, свободный и независимый. А чтобы бродяга заполучил себе мотоцикл, я еще не слышал. Как ты собираешься его добыть?

– Не знаю. Знаю, что мне это нужно.

– Зачем? У молодого найта жизнь короче, чем у бродяги.

– Я должен убить одного. Найта.

– Зачем? - продолжал допытываться Вайс.

– Он убил мою мать. - Шура перестал есть, жестко уставившись на старика.

Наверное, его взгляд сказал о многом, потому что Вайс спросил:

– Теперь ты сам хочешь убивать?

Шура отложил хлеб и рывком поднялся на ноги.

– Спасибо тебе. Я пойду.

– Можешь немного пожить у меня. Заработаешь себе на харчи. И у твоего приятеля лапа заживет. Здесь нет Большого Мира. Лишь мой маленький мирок - козы да овцы, а еще - соль. Вот и все. Только не вздумай опять с мечом бросаться. А то верно в озере утоплю.

Большое озеро раскинулось в полутора километрах от хижины Вайса.

Мертвая вода расстилалась безжизненной пустошью, огромным гладким зеркалом переливаясь на солнце. Рыбы не сновали в мелких озерных водах, птицы не кружились над поблескивающей поверхностью.

Истекая потом, Шура киркой откалывал большие куски из соляных наростов на берегу, а Вайс дробил их на более мелкие, потом складывал белые камни в полотняные мешки. Вечером они навьючивались мешками и переносили их в сарайчик около хижины. Работая, разговаривали мало, стараясь вдыхать поменьше соленого воздуха.

В первый вечер Шура просто валился с ног от усталости. Спал он на полу, единственную лавку в хибаре занимал старик.

За неделю собрали, без малого, полсотни мешков. На седьмой день они не пошли на озеро. Вайс сидел на крыльце и курил деревянную трубку с каким-то зельем, задумчиво глядя вдаль. А Шура чистил загон для овец.

Соскребая засохший навоз, сквозь блеяние он услышал необычный звук. Опершись на корявую рукоять деревянной лопаты, Шура недоуменно вглядывался вдаль, туда, откуда донеслись звуки мотоциклетных двигателей. Кого могло занести сюда, в этот маленький мир, как называет Вайс свою обитель?