Властелин замка - [30]

Конечно, среди бела дня, в окружении людей, я могла проявлять скептицизм. В темном каменном мешке, куда меня заманили и бросили… я вовсе не была уверена.

— Женевьева! — позвала я. И паническая нотка в моем голосе испугала меня.

Я встала и стала шагать взад и вперед. Я звала и звала, пока не охрипла. Тогда я села и попыталась успокоиться, потом опять встала и стала ходить. Я обнаружила, что украдкой оглядываюсь через плечо. Мне казалось, что за мной следят чьи-то глаза.

Я не отрываясь смотрела на отверстие в стене, которое с трудом различала; Женевьева говорила, что это лабиринт, а я знала, что это всего лишь темная выемка… но ждала, что кто-то… что-то оттуда появится.

Я испугалась, что вот-вот разрыдаюсь или закричу. Я попыталась взять себя в руки, говоря вслух, что, конечно же, найду выход отсюда, хотя знала, что выхода нет. Я опять села и попыталась отгородиться от тьмы, закрыв лицо руками.

Вдруг я в испуге вскочила. Мне послышался какой-то звук. Я невольно зажала рот рукой, чтобы не закричать. Глаза мои были прикованы к темному проему.

Чей-то голос произнес: «Мадемуазель!» Камера внезапно наполнилась светом. Стон радости и облегчения вырвался у меня. Люк открылся, на меня смотрело бледное, перепуганное лицо Нуну.

— Мадемуазель, с вами все в порядке?

— Да… да… — я смотрела на нее снизу вверх.

— Я сейчас принесу лестницу, — сказала она.

Время, пока она ходила за ней, показалось вечностью. Я схватила лестницу и, спотыкаясь, полезла вверх. Я так спешила выбраться наружу, что чуть не упала.

Ее испуганные глаза всматривались в мое лицо.

— Гадкая девчонка! Боже мой, не знаю, что теперь со всеми нами станет. Вы так бледны… так растерянны.

— На моем месте любой бы так выглядел! Но я забыла поблагодарить вас за то, что вы пришли мне на помощь. Не могу выразить, как…

— Мадемуазель, умоляю, пойдемте скорее в мою комнату. Я угощу вас хорошим крепким кофе. С вашего позволения, хотелось поговорить с вами.

— Вы очень добры. Но где же Женевьева?

— Вы, естественно, сердитесь. Но я вам все объясню.

— Объясните! Что здесь объяснять? Она сказала вам, что она сделала?

Няня покачала головой.

— Пожалуйста, пойдемте в мою комнату. Там легче разговаривать. Я должна поговорить с вами. Я хочу, чтобы вы поняли меня. Кроме того, вы пережили ужасное испытание. Вы потрясены. Это не удивительно, — она взяла меня под руку. — Пойдемте, мадемуазель, так будет лучше.

Все еще в состоянии оцепенения, я позволила увести себя от этой ужасной комнаты, порог которой, я была уверена, по своей воле я больше никогда не переступлю. Нуну умела успокаивать так, как это умеют делать те, кто всю жизнь ухаживает за беспомощными больными или детьми, и в моем состоянии ее мягкая настойчивость была именно тем, в чем я нуждалась.

Я не заметила, каким путем она меня вела, но когда она распахнула дверь и я увидела маленькую, уютную комнату, я поняла, что мы находились в одной из новейших пристроек.

— Теперь вы должны прилечь. Вот диван. Так гораздо лучше отдыхать, чем сидя.

— В этом нет необходимости.

— Извините, мадемуазель, в этом есть необходимость. Сейчас я приготовлю вам кофе.

В камине пылал огонь, на котором грелся кофейник.

— Горячий, крепкий кофе. Вам это поможет. Бедная мадемуазель, как это было ужасно!

— Как вы узнали, что произошло?

Она повернулась к огню и занялась кофе.

— Женевьева вернулась одна. Я увидела по ее лицу…

— Вы догадались?

— Такое и раньше случалось. С одной из гувернанток. Она совсем на вас не похожа… хорошенькая молодая дама, может быть, немного дерзкая… Женевьева проделала с ней то же самое. Это было вскоре после смерти ее матери…

— Она заманила свою гувернантку, как и меня, в каменный мешок? И как долго ей пришлось там просидеть?

— Дольше, чем вам. Она ведь была первой, я не могла найти ее сразу. Бедняжка, от страха она потеряла сознание. После этого она наотрез отказалась оставаться в замке… и больше мы о ней ничего не знаем.

— Вы хотите сказать, у девочки это входит в привычку?

— Это происходило лишь дважды. Пожалуйста, мадемуазель, не волнуйтесь. После того, что с вами случилось, вам нельзя волноваться.

— Я хочу видеть ее. Я попытаюсь ей объяснить…

Я поняла, что рассердилась оттого, что была близка к панике и мне было стыдно за себя, я была разочарована и удивлена. Я всегда считала, что обладаю завидным хладнокровием, и в тот момент у меня было такое ощущение, словно под слоем лака на картине я вдруг обнаружила нечто неожиданное. Было еще одно открытие: я сделала то, что всегда осуждала в других — обратила свой гнев на другого, потому что сердилась на себя. Конечно, Женевьева вела себя отвратительно — но сейчас меня огорчало именно мое поведение.

Нуну подошла и встала около дивана, сцепив пальцы и глядя на меня сверху вниз.

— Ей нелегко, мадемуазель. Для такой девочки, как она, потерять мать… Я старалась сделать все, что было в моих силах.

— Она любила мать?

— Безумно. Бедный ребенок, для нее это был страшный удар. Она так и не оправилась от него. Я надеюсь, вы будете помнить об этом.

— Она распущена, — сказала я — Ее поведение при нашей первой с ней встрече было невыносимо и теперь это… я думаю, что осталась бы там насовсем, если бы вы не обнаружили, что она сделала.