Властелин времени - [8]

Иосиф вышел из пещеры вместе со старейшиной. В ярком свете дня гомонили добытчики. Они оказались более удачливы — принесли на шестах убитого оленя.

Отрубленную голову с рогами тут же возложили на жертвенный камень, и все запели молитву, восхваляющую мужество охотников и благосклонность божества, охраняющего род. Пение подхватывали даже маленькие дети и старики, поднявшиеся со своих лежанок.

Иосиф с восторгом внимал общей молитве. Возможно, ее пели и тысячу лет назад.

Слава Матери-Природе, она помнит о нас.

Слава доброму духу, он заботится о нас.

Видите, мы сильны

и можем сами добывать пищу.

Видите, мы опытны в любом деле.

Значит, не напрасно согревает нас солнце,

не напрасно поит река,

и ветер несет прохладу — не напрасно.

Как радостна удача для всех!

Долго-долго ждем мы порой,

но удача приходит,

потому что среди нас нет тех,

кто изменил бы нам!

После молитвы принялись за разделку туши. Старейшина суетился среди мужчин, указывая, какая часть мяса пойдет на обед, какая будет оставлена про запас.

Задымил приготовленный очаг. Однако куски мяса распределял уже не старейшина, а старший группы удачливых охотников.

Иосиф нашел это весьма справедливым и разумным. «Конечно, — подумал он, — реальная власть должна быть сопряжена с конкретным трудовым вкладом, только тогда она моральна…»

Было видно, что старейшине не нравится, как идет дележ. Он надулся, встревал со своими замечаниями, ревниво следил за старшим охотником, который самый первый кусок положил себе, так что все воочию видели, как он оценивает своих сотоварищей и остальных сородичей, не участвовавших в охоте.

Это был прилюдный экзамен на объективность и мудрость, и тот, кто не выдерживал его, завтра уже не мог рассчитывать на избрание старшим охотником.

Отменные порции получили все охотники, даже те, которых в тот день удача обошла стороной. Большие куски мяса достались гончару, оружейнику, женщинам-кормилицам, несколько меньшие — остальным женщинам и детям и еще меньшие — больным и старикам, не привлекавшимся уже к трудным общим работам и имевшим почетное право съесть половину того, что они собирали на поле или в лесу: это были, как правило, большие знатоки трав и кореньев, пищи грубой, но целебной.

Последними получили свою долю старик-хранитель огня, он же колдун рода, и старейшина.

Все принялись за еду. В мигающем свете костра бородатые лица казались страшными и свирепыми. И тем более поражала сила обычая, которому беспрекословно подчинялись люди.

Мужчина, раньше всех закончивший трапезу, стал обсуждать историю какого-то Клобла, как выяснилось, удачливого охотника из соседнего рода, — он покинул сородичей, назвав их дармоедами. Ослабленные мором, они не смогли наказать строптивца.

Этот Клобл подговорил людей другого племени бросить занятия рыбной ловлей, водил их куда-то за Фиолетовые Горы, и каждый привел оттуда по молодой жене и по пленнику. Пленников заставили взрыхлять поле и ухаживать за посевами, дающими съедобные клубни.

— Клобл обидел людей своего рода, — сказал молодой, с отечным лицом мужчина. — Однако же никто не оспорит, что он и те, кто пошел за ним, живут ныне богато и весело. Они построили себе семейные дома из прутьев, все щели обмазали глиной, а пленников загоняют на ночь в пещеру, пещеру закрывают кольями и сторожат. Хлопотно, зато днем сторожа спят сколько хотят и едят сладкие клубни.

— Клоблу помогают добрые духи, — вздыхая, говорили другие. — Если бы нам помогали, разве мы оставались бы в этой смрадной пещере? До самых холодов мы жили бы в деревянных хижинах, где больше света, воздуха и места.

Однако большинство людей гневно осуждало Клобла.

— Чем восхищаетесь, братья? Презрение древних обычаев принесет всем нескончаемое горе. Прадеды, давшие нам законы, знали о жизни такое, чего не могут знать нынешние гордецы, призывающие плевать на стариков и забывающие, что сами идут к старости… Кто наймет раба, сам уподобится рабу, кто захочет свободы и радости только для себя одного, всех ввергнет в рабство и печаль. Потомки Клобла станут рабами — таков непреложный закон.

— Чепуха, — оспаривал мужчина с отечным лицом, переглянувшись со старейшиной. — Кто же из сильных и опытных людей будет стараться, видя, что его долю раздают другим, слабым и ленивым? Если бы старательный человек работал на самого себя, он имел бы пищи и всего другого гораздо больше, чем теперь.

— Ложь это, ложь и слепота сердца! Позорят нас такие речи! Мы остаемся братьями, пока помогаем друг другу, пока храним бескорыстие, доброту и честность. Кичась своей случайною силой и удачей, безумец забывает, что без поддержки сородичей он лишь пылинка, гонимая ветром. Сегодня здоров и доволен, завтра болен и полон отчаяния — кто утешит его, кто обогреет у очага, кто защитит?.. Злой дух может совратить нечестивца, но к чему это приведет? К крови, к нужде, к опустошениям! Предки повторяли, что легко сбить спесь с гордеца и ленивца и вернуть их в лоно служения родным святыням, но трудно остановить нищету и насилие, которые вспыхнут среди людей, едва они разойдутся в стороны и отдадут сильнейшему долю слабейших… Все это уже было на земле — необузданное самолюбие, обособление, пресыщение и слава одних, голод и униженность других, но окончилось печально… Человек сохранит радость, пока будет трудиться ровно столько, чтобы прокормиться и поддержать предания и обычай. Если труда будет меньше, человек растворится среди зверей, если больше, погибнет от тщеславия и страстей, от ненависти и соперничества…