Властелин Урании - [32]

Мне стоило немалого труда убеждать себя, что для Тихо Браге все сложится терпимее, чем для его отца. В снах мне мерещилось, что его труды уничтожат, что по его разграбленному дворцу будут разгуливать бродячие псы. А еще надобно заметить, что в довершение невзгод стоило мне замолвить в разговоре с Мунтхе или кем-нибудь из поденщиков хотя бы словечко в его защиту, как меня тотчас изобличали в том, что я слишком хорошо одет, со стороны Сеньора это такая несправедливость, которая сама по себе дает народу право обвинять и его, и меня.

Той осенью случилось событие, слух о котором прошел по всему королевству, и все усмотрели в нем пример дурного поведения моего хозяина.

Воспользовавшись рвением, с каким юный Лонгомонтанус исполнял свои повседневные обязанности, он оставил Гвэн на его попечение, при нем находились также Йохансон, Ханс Кроль и малыш Шандор Сакаль. Меж тем как они составляли для него опись небесных тел, ему на ум взбрело уладить свои дела в Роскилле. Накануне отъезда он мне объявил, что завтра я должен взойти на «Веддерен» без своей проклятой сороки.

— Ее больше нет, Сеньор. Ваша суровость привела к тому, что Христос забрал ее к себе.

— Не кощунствуй.

— Разве птицы не Божьи творения?

— Замолчи, а то никуда не поедешь.

— Э, да какая мне разница, возьмете вы меня с собой или нет? — возразил я ему. — Выспаться мне так и сяк не доведется. Это ж горе горькое — быть лакеем у астронома. Когда приходит время сна, ваши знатные гости и ученики, сытые и пьяные, разбредаются по своим покоям, а мы-то дремлем на лестнице.

— Не беспокойся, о наблюдениях за звездами там речи не будет, — заверил он с тонкой улыбкой, будто задумал что получше.

Господин Тихо очень страдал от недостатка средств. Его расходы без конца росли. Его старший сын приближался к тому возрасту, когда его пора будет отправлять на учение в столицу, отец предполагал оставить его в Копенгагене, поручив заботам своей сестры Софии, самому же отправиться в Роскилле повидать арендатора. Следовательно, Тюге участвовал в этой поездке, наряду с еще двумя десятками народу: были там и лакеи, и повара, и возницы, две белошвейки, переплетчик, которому поручили, сообразуясь с нуждами господина, выбрать и накупить кож, да еще два студента родом из Виттенберга, едва успевшие приехать: им предстояло тотчас сесть на корабль и отплыть в Росток, чтобы за собственные средства обзавестись книгами.

Море грозно вздувалось; шел дождь вперемешку со снегом. Тюге, который был нездоров да к тому же крупно повздорил с отцом, спросил, не подсказывает ли мне внутренний голос, что «Веддерен» налетит на скалы и разобьется.

— Мы будем спасены, — отвечал я.

— Что ж, тем хуже.

При мысли о том, что придется жить в Копенгагене, его охватывало отчаяние. Со мной он держался холодно. Заметив это, я стал опасаться, как бы вскорости не пришел конец нашему доброму согласию, состоявшему в основном в том, что он одалживал мне свои книги, я же их жадно глотал. Ростом он уже превзошел отца. Его голос окреп. Он любил девушку, состоявшую в услужении у его сестер, некую не то Гедду, не то Хельгу, а эта поездка их разлучила. Его зачислили в академию в Серо, что не сулило ему возможности вернуться на остров ранее начала лета. Оказаться среди сорока простолюдинов, питомцев этого заведения, ему совсем не улыбалось, он горько сетовал, зачем родитель уперся и не желает оставить свои не в меру честолюбивые надежды, при том, сколь мало склонности к наукам питает его сын и насколько его голова, как он утверждал, не приспособлена к учению. Его мать, в которой он души не чаял, была слишком низкого рода, чтобы он мог рассчитывать сравняться с отпрысками принцев, чье общество с излишним упорством навязывал ему отец. К тому же, хоть он в том не признавался, его страшно мучил стыд за родителя, такого знаменитого и ученого, но в глазах целого света служившего посмешищем.

Сеньор же, со своей стороны, неустанно искал источник средств, рассчитывая повысить свои доходы, чтобы обеспечить будущность потомства. Он то безрассудно сокращал траты, которых требовали от него его должностные обязанности, то на манер самых отъявленных сквалыг принимался по десять раз кряду выворачивать все карманы, ища, не завалялся ли там какой-никакой скиллинг, и все пытался выжать побольше из своих земельных угодий в Нордфьорде, Роскилле, Скании.

Он и в Роскилле отправился с той же целью. Речь шла прежде всего о том, чтобы воспротивиться распоряжениям архитектора, который требовал от него починить кровлю часовни, где покоились усопшие датские короли; а между тем в его обязанности входило поддерживать ее в порядке.

Когда мы приблизились к этому кирпичному строению, чей двойной фронтон с вписанным вершиной вниз треугольником тотчас пробудил в моей памяти роковой символ — две раскрытые ладони, простертые к небу, когда мы вступили туда, где под крестообразными нервюрами крашенных охрой по извести сводов обрела приют сумрачная статуя короля Фридриха, оказалось, что в здешней кровле зияют многочисленные бреши и десятки птиц, гнездясь в них, запятнали царственный мрамор своим пометом.