Властелин Урании - [28]

Мне показалось, что поначалу король Шотландии ощутил жалость при виде моего уродства. Потом, когда, обойдя стол, он приблизился, чтобы изучить меня, я увидел, что мой брат-нетопырь ему не противен, наоборот: он ласково провел ногтем по его жесткому хребту, разогнул ему локоть. Наконец его взгляд остановился пониже, на моей промежности, и он пробормотал по-английски какие-то слова, которых его переводчик счел за благо не расслышать. Было так очевидно, что он ошеломлен пропорциями моего мужского достояния, что герцог Брауншвейгский вдруг встал с места и проговорил: «Теперь нам надобно поспешить закончить этот пир, ибо пришло время проститься с нашим гостеприимным хозяином».

Слуга только что доложил ему, что статуя Меркурия упакована и уже отправлена на пристань. Господин Тихо, также получив подобное известие от одного из своих лакеев, забыл всякую сдержанность и скромность: напомнил герцогу, что обычай велит самому хозяину давать знак, когда пора вставать из-за стола. Он хотел сказать это шутливо, но нимало не преуспел, всему виной была застывшая мина, которую ему приходилось сохранять из боязни потерять свой нос. Таким образом, герцог Брауншвейгский уже был несколько раздражен. Однако его досада возросла вдвое, когда господин Браге дал ему понять, сколь мало они его обрадовали, заставив уступить свою статую.

— Если бы вы не так сильно торопились, — заявил он этому могущественному аристократу, — я бы приказал отлить копию прямо здесь, и мой дом не лишился бы покровительства сего божества, умеряющего суровость Фортуны.

— Ну, — отвечал герцог, распаляясь все сильнее, меж тем как слуга водружал ему на голову широкополую шляпу с пером, — вам-то Фортуна всегда улыбается, тут, по-моему, помощь Меркурия ни к чему.

— Видимость подчас обманчива.

— А я вам говорю, что вы счастливейший из смертных, — настаивал немец.

— Об этом мудрено судить кому-либо, кроме меня самого.

— Довольно! — рявкнул выведенный из себя герцог, тяжело поднялся, зацепив своей шпагой колонну и два соседних кресла, потопал прямиком на собаку, оттолкнул лакея, двинулся вдоль стены и вышел вон, пошатываясь на толстых ногах.

Господин Тихо, сидевший на своем хозяйском месте, застыл на мгновение.

— Ну же, бегите, догоните его, — разом весело и сурово сказал ему король Шотландии, — этот немецкий дворянин обидчив, и у него толчется вся Европа, а вы весьма любопытны всем решительно, хоть в Париже, хоть в Богемии. Было бы прискорбной неосмотрительностью допустить, чтобы по поводу этого визита распространились неучтивые слухи.

— В Богемии? — повторил сеньор Браге. — Что за дело Богемии до всего этого? (Мой хозяин был ужасающе неблагоразумен; а ведь император Рудольф II Габсбург благосклонно принял Николаса Урсуса, того самого, которого я видел несколько лет назад, он еще смахивал на индюка и как-то затеял ссору перед домом Бенте Нильсон. Тихо Браге обвинял этого Урсуса в том, что он похитил его труды и расчеты в надежде такой ценой получить преимущество перед ним в глазах императора, и в те самые дни предпринимал немалые усилия, чтобы отстоять свою славу, добившись при императорском дворе большего признания, нежели самозванец.)

Однако намек, вмиг напомнивший о его насущных заботах, встревожил Господина. Он схватил стеклянную кружку с тем пивом, которое прозвали «красоткой из Ростока», и пустился вдогонку за герцогом Брауншвейгским, чтобы как-нибудь по-доброму утихомирить его. Мы видели, как он торопливо затрусил по коридору, одной рукой держа пивную кружку, а пальцем другой подпирая свой нос. Так он и исчез в предвечернем сиянии; вслед за ним поспешали лакей и любимый пес Лёвеунг, охваченный приступом буйного веселья.

Не знаю, каким образом попытка примирения провалилась, у меня не было возможности поспеть вовремя, чтобы стать тому свидетелем. Как только он пропал из виду, сотрапезники взбодрились, подобно школярам, оставшимся без наставника. Музыканты заиграли снова. Что до шотландского короля, он пришел в восторг от такого развлечения: изображая величайший интерес к моему брату-нетопырю, снова принялся расхваливать мой жезл мужественности — оторвать от него взгляд и руку он смог не прежде, чем возвратился Сеньор (хоть я поспешил отодвинуться, а молодой король живо вскочил с места, он все заметил, а пришлось притвориться, что ничего не видел).

Музыканты умолкли. В тишине, нарушаемой шепотками, поскрипываньем кресел, поскуливаньем псов, господин Браге громким голосом выразил опасение, что герцог Брауншвейгский прогневался на его невинные замечания. «Сир, — обратился он к королю Шотландии, — соблаговолите повторить ему мои извинения, дабы Меркурий смог вновь возвратиться на купол, как он мне обещал».

Король выразил любезное согласие с живостью, выдававшей некоторое замешательство.

И тут у меня вырвалось восклицание: «Статуя Меркурия навсегда потеряна!»

— Вы могли бы заказать себе другую, — прибавил я потом, оправляя рубаху. — У герцога отсутствует вкус к тому, что забавно, шутки он не понял, он подумал, что вы жалеете о своем подарке, а такое подозрение бросает тень на вашу куртуазность.