Властелин «чужого»: текстология и проблемы поэтики Д. С. Мережковского - [62]

Пьеса «Будет радость» вырастала из неосуществленного замысла, с текстом которого она связана. У нее нет литературных претекстов в том смысле, в котором мы понимаем это слово в связи со стилизацией. Текст пьесы соткан из множества автореминисценций, Д. Мережковский оперирует в ней уже не «чужой», а собственной точкой зрения, которая выражена в его статьях о русской литературе. Степень «литературности» в пьесе оказывается наивысшей в связи с тем, что текст является отражением «отражения»: он рожден не из мира художественной литературы, а из рефлексии автора по поводу этой литературы. В некоторых случаях, как мы стремились показать, компиляция разных автореминисценций фиксировалась как готовая мыслительная, идейно-образная конструкция, готовая к перенесению в иной контекст, например, в книги Д. Мережковского о Кальвине или Паскале. Мы оставили без внимания некоторые фрагменты пьесы, которые также требуют пояснений: теорию И. Мечникова о желании смерти как сна, стихотворение З. Гиппиус «Колодцы» и связанные с ним переклички в творчестве Д. Мережковского, цитаты из стихотворений Ф. Тютчева, которые могут быть прокомментированы статьей «Две тайны русской поэзии. Некрасов и Тютчев», и др. Эти пояснения содержатся в издании драматургии Д. Мережковского и лишь подтверждают отмеченные нами особенности работы писателя с собственным текстом как «чужим».

В 1920 г. была опубликована его трагедия «Царевич Алексей». Она была завершена, вероятно, в 1916 г. Основанием для такой датировки является письмо С. Саркисову от этого года:

«Рахмановой сообщите, пожалуйста, Ваш адрес, чтобы она могла Вам доставить пьесу. Пьесу пришлите, если можно, с артельщиком, если не вернет дня через три, а то сами привезите. В.И. Немировичу-Данченко также сообщите Ваш адрес, если это возможно. Я может быть потелефонирую ему. Я ему предлагаю инсценировку „Петра“ на будущий сезон» (669),

в котором, видимо, имеется в виду трагедия «Царевич Алексей». В сентябре 1919 г. она ставилась в Москве в театре Корша режиссером А.П. Петровским. Спектакль смотрел М. Кузмин:

«Больше всего интересовал во вчерашнем вечере театр, т. е. какую Мережковский написал (или переделал из своего же романа) трагедию. <…> Переделывая роман в трагедию, автор, вероятно, в виду сценичности постарался еще нагляднее, ярче и незаслоненнее выставить сопоставление Петра и Алексея — новой и старой Руси. Из действия трагической судьбы царевича Алексея не получилось, а получилась литературная, талантливая, несколько примитивная пьеса, изобилующая сильными сценами и сценическими эффектами»[187].

Рецензент полагал, что трагедия является инсценировкой романа «Антихрист. Петр и Алексей» и отмечал «литературность» этого произведения. И то, и другое совершенно справедливо. Для сцены были приспособлены 1 и 3 части первой книги; 2, 3 и 4 части второй, 2 часть третьей книги; 1,5,6 части шестой книги, 2 и 3 части десятой книги романа. Как известно, сам роман писался на основе многообразных исторических исследований царствования Петра и старообрядчества. Об этом свидетельствуют, в частности, некоторые выписки и записи Д. Мережковского, сохранившиеся в архивах. Он знакомился с трудами Н. Левицкого, автора «Учения раскола об Антихристе и последних днях мира по челобитным, поданным царю Алексею Михайловичу» (1880), И. Нильского «Об Антихристе» (1899), А. Пыпина «Петр Великий в народном предании» (1897), Г. Есипова «Государево дело. Рассказы об изветах, кляузах, допросах и пытках» (1880), П. Баснина «Раскольничьи легенды о Петре Великом» (1903), исследованиями по истории раскола (в т. ч. «Материалы для истории раскола за первое время его существования» под. ред. Н. Субботина, 1879), произведениями протопопа Аввакума. Источником сведений о нравах в окружении Петра послужил «Дневник» Корба, который цитируется и в книге «Л. Толстой и Достоевский». Некоторые старообрядческие источники романа раскрыла Е.М. Юхименко[188]. Совершенно очевидно, что специально для трагедии Д. Мережковский исторических источников не изучал. В качестве «источника» он использовал текст собственного романа.

Таким же образом создавалась трагедия «Юлиан» («Смерть богов»). Вопрос о ее принадлежности Д. Мережковскому остается для нас открытым. Произведение при жизни писателя не публиковалось. Машинопись трагедии хранится в ОРК и Р СПбГТБ[189]. Она поступила в эту библиотеку в 1955 г. Экземпляр не является цензурным, в нем нет помет автора или читателей. Трагедия отпечатана на машинке, шрифт которой не перестроен согласно реформе орфографии 1918 г. На первой странице машинописи от руки с учетом реформы орфографии, вероятно, позднее сделана надпись: «„Юлиан-отступник“ („Смерть богов“). Трагедия в 5-ти действ. Д.С. Мережковского». Сведений об истории создания этой инсценировки и ее сценической истории не сохранилось. Почерк на титульном листе не совпадает с почерком Д.С. Мережковского. В перечне произведений, который он составил для А.В. Амфитеатрова в 1930-х гг., упоминаний о ней также нет.

Восстановить творческую или сценическую трагедии по отзывам рецензентов не представляется возможным. Единственным откликом на постановку трагедии «Антихрист. Юлиан Отступник», также созданной по роману Д. Мережковского, является рецензия Н. Розенталя, видевшего пьесу на сцене Петроградского драматического театра в 1922 г. Он сообщает, что инсценированы были роман Д. Мережковского и два действия первой части драмы Г. Ибсена «Кесарь и Галилеянин», но без участия Д. Мережковского