Власть земли - [78]

Гости засмеялись.

— Однако же нам во что бы то ни стало надо туда пробраться! — нетерпеливо сказал Терехов.

Хозяин подумал, потом встряхнул головой и улыбнулся.

— Ежели вы так охочи до этого, то есть одно средство. Я вот завтра пять саней с хлебом в Москву шлю. Скиньте свои кафтаны, наши сермяги наденьте да при трех возах, будто мужики, и идите.

Гости ожили.

— Когда же ехать хочешь? Скорее бы!

— Можно и завтра, ежели уж вам такая охота.

— Ну вот и ладно, — радостно воскликнул князь. — А теперь выпьем меда, да и на боковую. Утро вечера мудренее, не робей, Петр, — сказал он Терехову, — Ольга не уйдет от нас, а пан Ходзевич своей шкурой за все заплатит!

Глава IV В Москве

«В самой средине города Москвы находится Кремль, где живут цари московские, — говорит современник и описывает несколько дворов, а затем перечисляет кремлевские храмы. Подле дворцов находится церковь Благовещенья Богородицы с золотым на куполе крестом: в ней царь обыкновенно слушает литургию; дальше есть церковь Пречистой Богородицы, еще церковь Михаила Архангела, а прочих церквей считается в Кремле до двадцати. Вся крепость застроена боярскими дворами, церквами и монастырями, так что нет ни одной пустоши. Ворот в крепости четверо; одни ведут к Москве-реке, другие — к Иван-городу. Высокая толстая стена и глубокий, обделанный со всех сторон камнем ров отделяют Кремль от Китай-города. В Китай-городе шесть ворот и более десяти башен; мост из него через Москву-реку наведен живой. Вся крепость застроена домами боярскими, частью мещанскими, а более лавок. Китай-город и Кремль находятся внутри третьей крепости, Иван-города, который окружен валом и выбеленной стеной, отчего зовут его Белым городом. В нем столько же ворот, сколько башен. Все же замки обтекает Москва-река».

Так описывает тогдашнюю укрепленную Москву один из действующих лиц той эпохи, польский офицер Маскевич.^{36}

В темную ночь декабря 1611 года^{37} по пустынному проулочку в Белом городе осторожно пробирался старый наш знакомец Силантий с маленького роста коренастым человеком, тащившим на себе большой узел.

Силантий Мякинный был в Москве уже почти три месяца. Прибыл он туда с Маремьянихой после долгих мытарств в пути, но все мужественно перенесли эти преданные слуги покойного князя Огренева, руководясь лишь одной целью — защитить княжну Ольгу, вырвать ее из рук ненавистного, дерзкого Ходзевича. Не найдя правды ни у «калужского вора», ни у короля Сигизмунда, они пробрались в Москву, чтобы добиться справедливости у царя Василия Шуйского. Увы, не в добрый для себя час они поспели в Москву. Они остановились в Белом городе, у священника одной из местных церквей отца Николая, у которого постоянно останавливался покойный князь Огренев во время своих наездов в Москву, и рассказали ему о своем горе — смерти князя, разграблении усадьбы и исчезновении княжны Ольги. Однако и отец Николай не мог оказаться полезным им — в Москве в это время разыгрались исключительные события: был свергнут с трона царь Василий Шуйский; это повело к тому, что Силантий и Маремьяниха и тут остались «без правды».

Тяжко пригорюнились старики, но делать было нечего: приходилось положиться на волю Божью и ждать, что Провидение придет им на помощь и вернет им княжну Ольгу. Так как деньги у них были, то они остались жить в Москве у отца Николая. Силантий постепенно вошел в курс всей московской жизни и стал принимать живое участие в событиях. Благодаря этому он сблизился со многими горожанами и примкнул к одной из групп, решивших энергично бороться за восстановление попранного порядка и изгнание ненавистных врагов из древней русской столицы.

Пробираясь ночью со своим спутником, он сказал ему:

— Теперь только за угол, и шабаш!

— Упаси Бог на дозор наткнуться!

— Нишкни ты, куриная душа! — ответил Силантий.

Маленький путник даже остановился и возмущенно спросил:

— Это я-то — куриная душа? Я, который вот уже восьмого ляха…

— Тсс! — остановил его Силантий, зажимая ему рот рукой и быстро увлекая за собой.

В тишине раздался конский топот. Человек с узлом пустился бежать, Силантий за ним, и едва они скрылись за проулочком, как показался польский отряд в шесть человек.

— Даже ночью страшно, — сказал один из них, — ну, Москва!

— Ге! — ответил другой. — Их много, но они что бараны: их палками перебить можно. Забыл Клушино?

— Тогда они в поле были, а здесь у себя. Здесь они каждый угол знают.

— Подожди, подойдут еще наши.

— Если мы уцелеем, — мрачно возразил первый поляк.

Они проехали почти мимо Силантия с товарищем, спрятавшимися за углом. Силантий погрозил им вслед кулаком.

— Не уцелеете, псы смердящие. Уж такое мы слово знаем! — злобно сказал он и потащил товарища за руку. — Ну, идем, что ли!

Они быстро прошли крошечный проулок, перешли огромный пустырь и, остановившись у одинокого домика, крепко стукнули в ставню два раза. Сбоку открылась в ставне затворка.

— Кто там?

— Москвичи, люди добрые! — ответил Силантий.

— Ты, Мякинный? — окликнул голос. — Сейчас!

Через минуту загремели засовы, дверь со скрипом отворилась, и Силантий с товарищем вошел в большую просторную горницу. В углах ее стояли поставцы, в которых ярко горели просмоленные прутья. За столом сидело человек двенадцать, по обличью купцов и мещан. Увидев вошедших, они радостно приветствовали их.