Власть предыстории - [32]
Неверен и другой вывод марксизма, будто война сохраняется лишь до тех пор, пока не будет упразднена частная собственность. Современники уже стали свидетелями двух войн между государствами, где частная собственность ликвидирована: между Китаем и Вьетнамом, между Вьетнамом и Кампучией. Эти первые коммунистические войны показали человечеству, что ведутся они не менее кроваво, чем остальные.
Но самое главное: «трудовая» гипотеза происхождения Войны совершенно не объясняет нам ни одной из черт, выделенных для анализа. Почему Война возникла как одно из древнейших социальных явлений, как некий механизм, безжалостно истребляющий человеком человека? При этом многим людям приходится преодолевать внутренний барьер, «запрет» братоубийства. Известно, что некоторых солдат на фронте, где истребление врага считается не преступлением, а геройством, неудержимо тошнит при убийстве человека. И все же истребление людьми людей сделалось привычным в обществе, стало составной частью древнейшего ядра социума[136].
Еще непонятней, где и когда люди научились использовать строи и перестроения для достижения победы, почему и когда возникли специальные воинские формирования, спаянные мужеством и упорством в бою? Отдельные, случайные «стычки» этого ведь не требуют…
Обратимся теперь к другому древнейшему социальному феномену — Религии. Для многих из нас она сделалась последним прибежищем, тем единственным устоем, который не покачнулся в страшных бурях современности. Не покушаясь на право человека верить в высочайшие духовные ценности, хочу обратить внимание на специфические свойства религии как некоего социального феномена, чья сила и влияние не слабеют в веках, а корни уходят в глубочайшую древность, захватывающую период окончания АСГ. Антропоиды и палеоантропы не знали религии и ее обрядов. Они появляются с первыми захоронениями неандертальцев, которые закапывали тело своего сородича в определенном положении, сориентированном по сторонам света, а в могилу укладывали его личное имущество, охотничьи принадлежности, украшения. Следовательно, уже у поздних неандертальцев возникли первые зачатки того социального явления, которое развивалось и существует по сию пору. Сегодня оно приняло форму сложного, многоуровневого явления с тончайшими механизмами воздействия на людей, входящего в ядро древнейших социальных феноменов, буквально, проникающего в каждый из них. Поэтому особенно важно выделить в нем черты и особенности, которые не находят объяснения и остаются скрытыми от понимания, лежащими словно бы на грани обыденной логики и противоречащими «деловому» сознанию аналитика.
Всем религиям мира свойственно приписывать Богу (или Богам) всемогущество, то есть способность совершать то, что человеку заведомо не под силу и принципиально переходит пределы людских возможностей. При ближайшем рассмотрении, однако, это всемогущество — не столько превосходная, сколько сравнительная степень качества, когда подразумевается, что Бог способен совершить нечто, что выше могущества человека. К такому выводу пришел Н. Винер, специально рассмотревший эту проблему[137].
Далее важно указать на то, что представление о Боге изначально оформлено в виде человека, точнее — в образе людей, ибо само слово «Бог» на всех древнейших языках имело множественную форму — «Боги»[138]. Анимизм, тотемизм, фетишизм, табуизм и т. п. проявления народных суеверий, оказывается, существовали не ранее веры в Богов-людей, а рядом с ней[139].
И, наконец, третье: во всех древнейших религиозных обрядах существовала жертва Богам. Даже та ветвь человечества, которая десятки тысяч лет назад ушла в Америку из Евразии, верила в искупительную силу жертв[140].
Существует несколько гипотез, пытающихся объяснить возникновение Религии как социального феномена, всех их объединяет стремление представить Религию как «универсальную ошибку человечества», возникшую под влиянием тех или иных условий жизни древнейших людей.
Наиболее распространена так называемая гипотеза «страха» и «бессилия» наших предков перед лицом могущественных сил природы, что должно было неминуемо породить религиозное преклонение перед ними. Еще Шарль де Бросс писал о том, что сердце дикого человека «открыто страху», что приводит его к «тысяче поступков, лишенных смысла», и к религии. Той же точки зрения придерживается и большинство отечественных религиоведов, следующих руслу марксизма, для которого религия была и остается «опиумом народа»[141].
Но, думается, человек никогда не страшился особенно сил природы, как, впрочем, и его предки — антропоиды и палеоантропы. Описывая «танец дождя» у шимпанзе, Дж. ван Лавик-Гудолл заканчивает абзац многозначительным восклицанием: «Да, теперь я верила, что первобытный человек мог бросить вызов стихии!»[142]. И уж если обезьяны ее не боялись, то почему должен в большей степени бояться природы человек? Фракийцы во время грозы пускали в небо стрелы — об этом свидетельствует Геродот
