Власть полынная - [9]

— Не токмо сына государь послал в Новгород, но и великого князя Ивана Молодого. Так отныне надлежит величать князя Ивана.

Дворецкий на дьяка поглядел со смешком, ухмылка в бороде утонула.

— Прости, великий князь, по скудоумию оговорился. Прошу, государь, в палаты, а дворовые баню истопят, с дороги попаришься — ив трапезную.

Поманил отрока:

— Проводи дьяка и людей ратных в гостевую, пущай разоблачаются и передыхают.

Великий князь Иван Молодой спал в старых княжеских хоромах, каким уже за сотню лет минуло. Бревенчатые стены, возведённые его предками, князьями Ярославом и Александром Невским, давно заменила каменная кладка, но точёные балясины, поддерживающие навес над крыльцом, сохранились прежними.

В те давние лета Господин Великий Новгород приглашал князей с дружинами для сбора дани со своих обширных земель, обороны города и недругов, шведов и немцев, а все вопросы жизни республики новгородцы решали сами на шумном вече.

Поднялся Иван, Саньку позвал. Тот помог натянуть сапоги, из кувшина полил над тазом, князь умылся, утёрся полотняным рушником, сказал:

— Пойду город погляжу, чем тут новгородцы бахвалятся.

Сопровождаемый Санькой, выбрался на высокое крыльцо. У конюшни дворяне московские выводили на водопой коней, переговаривались. Возле кованых дверей новгородской казны топтались дюжие ратники.

Иван Молодой вышел за ворота Детинца. Вымощенная брусчаткой дорога вела налево, на Волховский мост, по правую руку вечевая площадь и девятиглавая Святая София. За ней дворы иноземных гостей.

Новгород — город торговый, город ремесленного и иного люда. Новгород — город Великий.

Так именовали его ещё с тех далёких времён, когда он богател торговлей, обогащался данью со своих многочисленных земель. В те времена по великому водному пути «из варяг в греки» плыли на Русь торговые гости. Трудную дорогу преодолевали они. Суров и безжалостен Днепр. За много вёрст слышался неистовый шум порогов. Нарастая, река ревела и рвалась в каменистых берегах, на перекатах.

Минуют торговые гости днепровские пороги, бросят якорь в Киеве, передохнут и дальше вверх по Днепру, а там волоком в Ильмень-озеро, в Волхов-реку, чтобы пристать к новгородским причалам, выгрузить диковинные товары и пряности, закупить пушнину, пеньку и иные товары. За всё платят пошлину в казну Великого Новгорода.

Обогащалась скотница[10] новгородская и данью с покорённых земель.

Но то было в прошлые лета, когда татарские орды ещё не разорили Русь и бремя ордынское не легло на русичей…

Из-за спины раздался хриплый голос дьяка. Оглянулся князь Иван — Топорков рядом с Санькой руками поводит:

— Москва Новгороду не резон. Эвон какие концы людные: Гончарный, Неревский, Плотницкий, Словенский. Улицы Бердова, Боркова, Варяжская, Воздвиженская, Добрынинская, Ильинская, Епископская, Людгоша, Холопья, Шитная и иные, каких и не перечесть… А уж церквей тут, великий князь, и монастырей — со счёта собьёшься, мужские и женские. Да не только в Новгороде, но и за ним.

Иван с Санькой шли по Новгороду, а дьяк за ними увязался, не переставая пояснять, где и чем славится город. Неожиданно Иван Молодой остановился: за высоким забором с коваными, чуть распахнутыми воротами высились просторные двухъярусные хоромы. Кровля серебром отливала, а верхние стекольчатые оконца самоцветами искрились. Не успел князь спросить, чей терем, как дьяк Фёдор пояснил:

— Хоромы боярыни Марфы Борецкой. Муж ейный в прежние лета посадником новгородским был. Так за ней и укоренилось — Марфа-посадница. Ненавистью к Москве Марфа пышет… А уж богата сказочно. По всему Новгороду богаче бабы не сыскать. Амбары её не токмо в Новгороде, по всему краю северному, в Усть-Онеге и Поморье, сольницы её и рыбные ловища, почитай, по всем рекам и озёрам. До святой обители, что на островах Соловецких, добралась. Рукастая баба… Спит и зрит себя под Казимиром литовским…

В боярские хоромы вбежал, запыхавшись, дворецкий Марфы:

— Матушка, там у ворот московиты торчат, по всему видно, княжич молодой!

Боярыня выкатила глаза, не сказала — рыкнула:

— Почто медлишь? Вели ворота закрыть на засов да псов с цепи спусти! Чтоб и духом московским здесь не воняло! — И уже тише проворчала: — Гляди-кось, волк волчонка на Новгород напустил…

Минул месяц, как живёт в Новгороде молодой князь Иван, со многими жителями встречался, на торгу побывал и у стражников, какие с городских стен покой горожан стерегут, чтоб, упаси Бог, неприятель не мог в Новгород ворваться.

Заходил и к уличанским старостам Гончарного конца, Кузнецкого, Плотницкого. Нет, никто из мастеровых ни слова против Москвы не вымолвил.

Удивлялся великий князь: отчего государь молвил на Думе, что Новгород к Литве тянется?

Однако дьяк, побывавший у бояр, был иного мнения. Бояре сказывали, что Москва далеко, а Литва и Ганза поближе. Да и торг с западными городами — дело прибыльное…

После праздника Преображения Господня решило московское посольство домой ворочаться. Зазвал новгородский посадник Иван Лукинич к себе великого князя и дьяка Фёдора, чтоб вручить грамоту московскому великому князю Ивану Третьему.

Передавая грамоту, посадник плакался на нищету Новгорода, что государю Московскому Ивану Васильевичу и поминок