Власть памяти - [17]

Она осмотрела в коттедже почти все, осталась лишь одна комната, открыть дверь в которую она не решалась. Весь день она думала об этой комнате и весь день старалась отвлечься от мыслей о ней. Однако это плохо удавалось. Более того, с каждым часом желание проникнуть в нее все росло и росло. В конце концов оно достигло своего апогея.

Коттедж был прелестен. Она уже освоилась и чувствовала себя в нем по-домашнему. И все же не следовало закрывать глаза на то, что она ничего не помнила о том, как и что здесь лежит. Ничто не подсказывало ей, как все было здесь до происшедшей трагедии. Единственным местом, которое вызывало у нее волнение, была комната, где располагалась ее студия, хотя и о ней она ничего не могла вспомнить. На протяжении всего уик-энда ее преследовали мрачные раздумья, но ничего путного так и не пришло в голову. Безжалостно ругая себя за беспамятство и нерешительность, она все же поднялась наверх и распахнула дверь в студию.

Там было много воздуха и света. Почти всю стену занимало широченное окно, из которого открывался вид на поля и на море. Видимо, многие ее пейзажи были навеяны этим потрясающим по красоте ландшафтом.

Полотна, некоторые законченные, а кое-какие только в набросках, стояли прислоненными к стене. Быстрый взгляд на них вызвал у нее слабость. Она вдруг сжалась от невольного страха при мысли, не сожгла ли как-то одну из своих картин, которую предназначала в подарок. Откуда взялось такое опасение, она не могла понять. К счастью, все полотна были в целости и сохранности, отлично смотрелись и все были созданы ее кистью.

В одном из углов студии стоял старый сундучок с художественными принадлежностями. Крышка сундучка была покрыта ковриком, на котором в беспорядке лежали тюбики с красками. Рядом с сундучком стоял мольберт. Ну конечно, перед тем, как отправиться в Лондон, она над чем-то работала, поскольку на мольберте стоял холст, занавешенный куском ткани.

Она сбросила ткань и всмотрелась в картину. Даже сейчас, где-то в глубине мозга, осталось легкое воспоминание о том, что на ней было изображено. Это был портрет. Кое-какие линии лица были точно обозначены, так же, как и фон. Некоторые участки были уже в цвете. Но припомнить, кто служил моделью для портрета, ей так и не удалось. Было ясно, что это мужчина. Но кто? Норман?

К стене была пришпилена пара фотографий. Рассматривая их, она догадалась, что на портрете, вероятно, изображен Норман. Она внимательно стала разглядывать фотографию. У Нормана волосы были не такие темные, как у Грэма, но черты лица были правильными. Около глаз разбегались чуть заметные морщинки, которые придавали лицу теплое и дружелюбное выражение. Кресло, на котором он сидел, было придвинуто к окну, поэтому одна сторона лица была очень светлой. Не его ли портрет писала она? Не должен ли был он стать свадебным подарком?

Она села на табурет перед мольбертом, взяла в руки кисть, стараясь освежить свои воспоминания. Внезапно набросок на мольберте, к ее ужасу, вдруг словно растворился, потерял определенность, напугав ее до смерти. Она выронила кисть, вскочила и стремглав выбежала из комнаты, с треском захлопнув дверь. Лоб ее покрылся холодным потом.

Чуть позже, очутившись внизу, она бессильно опустилась в кресло, придвинув его к камину. Глаза ее уставились на пляшущие язычки пламени. Огонь освещал комнату, играл отблесками на мебели. Погрузившись в свои мысли, она ничего не замечала вокруг. Увы, память ее не оживала. Она была незнакомкой в собственном доме.

Эрни оглядела шкафы, одежду, развешанную в гардеробе, косметику, туалетные принадлежности в ванной, но все эти вещи молчали. Казалось, что они принадлежат кому-то другому. Она порылась в бюро, стоявшем в углу гостиной, просматривая все, что попадалось под руку: письма, счета, даже старые заказы на продукты у бакалейщика. Ничего не приходило в голову, в уснувшей памяти не возникло ни малейшего просвета. Длинные дни, проведенные в больнице, она лелеяла надежду, что возвращение домой поможет ей. И вот теперь она дома, сидит у странного камина, в странной гостиной и ничего не помнит.

Она решила лечь в кровать, не зажигая света. Смотрела через окно на узкий серпик луны, то появлявшийся из облаков, то исчезавший за ними, прислушивалась к шуршанию волн, стараясь представить свое будущее. Но будущее было расплывчатым, размытым. Совсем поздно она забылась тяжелым сном. Во сне ее преследовали какие-то видения, от которых в забытьи становилось и страшно, и очень, очень одиноко.

Сейчас Эрни смотрела на море. Облака стали гуще. Ветер с моря нес дождь. Она чувствовала, как капли влаги оседают на щеках. То и дело приходилось отирать лицо. Она просидела на валуне довольно долго, и ей стало холодно. Вытянув ноги, растерла их похолодевшими пальцами. Потом прислушалась к вою ветра, сквозь который вдруг прорвался человеческий голос. Кто-то кричал и, кажется, называл ее имя. Она повернулась и посмотрела на тропинку. Со стороны коттеджа двигался человек, прикрываясь от ветра. Взгляд его был устремлен на скалистый берег. Это был Грэм.

Вскрикнув от удивления, она вскочила на ноги. Он сразу же ее заметил и остановился как вкопанный, ожидая, что она подойдет к нему. Она даже не шла — летела, пока не оказалась в его объятиях. Обхватила его и прижалась носом к пальто. Тело ее сотрясалось от рыданий. Она чувствовала его крепкие руки. Наконец подняла голову и сквозь пелену слез посмотрела на него.