Власть над миром. История идеи - [2]

Идея о наднациональном правительстве, контролирующем человечество, – это просто экстремальный вариант широкого спектра секулярных интернационалистских утопий. Отраженная в надеждах, фантазиях и страхах, она предлагает человечеству лучшее будущее, создать которое нам вполне по силам, и обещает свободу. Моя цель в этой книге – не предложить собственную альтернативу многочисленным вариантам этой мечты, возникшим за последние два столетия, или выявить превосходство одного из них над остальными. Скорее, я хочу изучить их историческую эволюцию, показать, как некоторые из них оказывали влияние на реалии через институты, которые создавали, и понять, что осталось от них на сегодняшний день.

Это не история международных отношений в целом, хотя в качестве отправной точки я беру определенный момент в этой истории и часто возвращаюсь к международным отношениям как дисциплине. Это также не история мирового правительства как такового – подобную версию интернационализма проповедовал Г. Уэллс, – поскольку представление о едином органе, управляющем планетой, никогда не могло похвастаться большим количеством сторонников. Гораздо большее влияние имеет идея, находящаяся на другом краю спектра, – вера в то, что международная гармония означает максимальный отказ от управления и выход за рамки государства, к своего рода постполитическому слиянию. В XIX в. коммунисты, анархисты, капиталисты – сторонники свободного рынка и пацифисты стремились к этой же цели, хотя и предлагали для ее достижения совершенно разные стратегии; их влияние сказывается на судьбах человечества вплоть до наших дней. Между двумя этими полюсами – тотальным правлением и его отсутствием – находится идея срединной формы интернационализма, подъему и падению которой и посвящена моя книга, идея, торжествовавшая большую часть XX в., с ее представлениями об организованном сотрудничестве между странами, или, выражаясь техническими терминами, идея о межправительственных отношениях в противовес наднациональным институтам. Именно ее, хотя и в разном преломлении, имели в виду и Горбачев, и Буш-старший, и именно она продолжает оказывать влияние на мир сегодня.

* * *

Я начинаю с XIX в., с дипломатов европейской реставрации, создавших своего рода первую модель интернационального правительства – конклав великих держав, известный под названием Европейского Концерта. После поражения Наполеона государственные деятели проводили регулярные встречи с целью предупреждения ситуации, когда одна нация начинает доминировать на континенте и создавать революционное брожение, способное привести к войне. Однако вскоре в дело вступила логика тезиса и антитезиса. Если Концерт являлся реакцией на действия Наполеона, то интернационализм, как этот термин понимали в XIX в., был ответом Концерту. Собственно, само слово «интернационал», возникшее именно в то время, означало программу радикальных трансформаций и реформ разной степени и глубины, но объединенных верой (столь чуждой нашему времени) в то, что национализм и интернационализм, идя рука об руку, смогут сделать мир лучше и справедливей. Убежденные в том, что в их руках ключ к счастливому будущему, интернационалисты выступали как против консервативных дипломатов, которых презирали, так и против друг друга. Некоторые, например Карл Маркс, мечтали об объединении сил пролетариата; Джузеппе Мадзини, ненавидевший Маркса, надеялся, что республиканские патриоты сформируют мир наций. Протестантские евангелисты выступали за братство всех людей и призывали к всеобщему разоружению. Торговый класс и журналисты призывали к свободной торговле и развитию промышленности. Ученые придумывали новые международные языки, распространяли технические знания и вынашивали масштабные инженерные проекты, способные объединить человечество. Анархисты считали, что проблема заключалась в государстве, – они даже сформировали свой, просуществовавший очень недолго, анархистский интернационал. Юристы утверждали, что проблема в политиках, и настаивали на том, чтобы государства прекратили войны, а свои разногласия решали в арбитраже или всемирном суде. К концу века, когда даже представители европейских тайных полиций начали организовываться на международном уровне для борьбы с радикальным терроризмом, интернационализм стал той почвой, на которой многочисленные идеологии и политические группировки разного толка основывали свои надежды и опасения.

Этим процессам посвящены первые главы книги; далее я прослеживаю, что произошло, когда интернационализм стал доктриной влиятельных сторонников нового англо-американского мирового порядка. Идеи подкреплялись политическим влиянием, но предсказать, какую именно оно поддержит, было невозможно. Идеи стали кровью в жилах крупных международных организаций, таких как Лига Наций и ООН, в первую очередь потому, что они, в отличие от внутригосударственных структур, не вырастали постепенно. Они появлялись на свет одномоментно, а их акушеркой была война. Политические обозреватели периода между двумя войнами, убежденные в том, что политические институты должны расти органично, понимали, что сама природа этих организаций, искусственная и новаторская, представляла политическую проблему; однако они считали, что если Лига Наций сумела завоевать симпатии общественного мнения благодаря своим идеалам, то со временем она покорит и сердца людей, как это когда-то удалось империям. Таким образом, в «геноме» международных организаций оказалось заключено неизбежное противостояние между узкими интересами, которые великие державы рассчитывали отстаивать с их помощью, и идеалами и риторикой, складывавшимися вокруг них.