Власть меча - [218]

Герцог и Сматс прекрасно сознавали, что многие их последователи симпатизируют националистам, и жесткое противостояние может разрушить непрочную коалицию внутри их Объединенной партии. Они с большой неохотой выдвинули встречное предложение о разделении по месту жительства, которое должно было в наименьшей степени нарушить тонкую социальную организацию и, законодательно закрепив уже существующее положение, умиротворить их собственную партию и выбить почву из-под ног националистов.

– Мы хотим сохранить существующее положение, – объяснял генерал Ян Сматс, а неделю спустя после этого объяснения большая упорядоченная толпа цветных, к которым присоединились многие белые либералы, собралась на Гринмаркет-сквер в центре Кейптауна, чтобы выразить мирный протест против предлагаемого законопроекта.

Другие организации: Южно-Африканская коммунистическая партия, Африканский национальный конгресс, троцкистская Национально-освободительная лига и Организация африканских народов, почуяли кровь и влились в ряды собравшихся; в центре первого ряда, прямо под наспех воздвигнутой трибуной, стояла Тара Малкомс – ярко-рыжие волосы, горящие праведным негодованием глаза. Рядом с ней, но чуть дальше, стоял Хьюберт Ленгли, окруженный университетскими студентами, слушавшими его курс социологии. Все они зачарованно и ошеломленно смотрели вверх, на выступающего.

– Парень – большой молодец, – прошептал Хьюберт. – Странно, почему мы раньше о нем не слышали.

– Он из Трансвааля. – Один из студентов услышал его слова и поспешил объяснить. – Один из руководителей Африканского национального конгресса в Витватерсранде.

Хьюберт кивнул.

– Знаете, как его зовут?

– Гама – Мозес Гама. Мозес… – Моисей… ему подходит это имя. Моисей вывел свой народ из рабства.

Тара подумала, что ей редко приходилось видеть более красивого человека, белого или черного. Высокий и стройный, с лицом юного фараона – умным, благородным и свирепым.

– Мы живем во времена печали и большой опасности. – От голоса Мозеса Гамы Тара невольно вздрагивала. – Это время предсказано в Книге Притчей. – Он помолчал и красноречиво развел руки, цитируя: – «Есть род, у которого зубы – мечи, и челюсти – ножи, чтобы пожирать бедных на земле и нищих между людьми»[75].

– Это великолепно, – с дрожью сказала Тара.

– Друзья, эти бедные и нищие – мы. Когда каждый из нас один, мы слабы. Одинокие мы добыча тех, у кого зубы – мечи. Но вместе мы можем быть сильны. Если мы вместе, мы можем противостоять им.

Тара присоединилась к аплодисментам и хлопала так, что заболели ладони. Выступавший терпеливо ждал тишины. Потом он продолжил:

– Мир подобен большому котлу с медленно разогревающимся маслом. Когда масло закипит, начнется бурление, и пар и масло польются в огонь. Пламя взовьется к небу, и потом ничто уже не будет прежним. Мир, который мы знаем, навсегда изменится, и только одно несомненно – несомненно, как завтрашний восход солнца. Будущее принадлежит народу, Африка принадлежит африканцам.

Хлопая и крича от восторга, Тара обнаружила, что истерически плачет. После Мозеса Гамы другие выступающие казались скучными и косноязычными, и она сердилась на них за неумение выступить, но когда поискала в толпе Мозеса Гаму, он исчез.

– Таким людям нельзя долго оставаться на одном месте, – объяснил Хьюберт. – Им приходится порхать, как светлячкам, чтобы опередить полицию. Генералы никогда не сражаются на передовой. Они слишком важны для революции, чтобы превращать их в пушечное мясо. Ленин вернулся в Россию, только когда схватка закончилась. Но мы еще услышим о Мозесе Гаме – попомни мои слова.

Вокруг них толпа строилась в процессию за оркестром из пятнадцати музыкантов: для цветных Кейпа любое собрание – повод для исполнения музыки. Оркестр двинулся вперед, колонна демонстрантов по четыре-пять человек в ряду пошла по площади. Оркестр, создавая праздничное настроение, играл «Алабаму»[76], и толпа смеялась и пела; это было похоже скорее на парад, чем на демонстрацию.

– Мы мирная, организованная демонстрация, – передавали организаторы вдоль колонны, подкрепляя прежние распоряжения. – Никаких неприятностей – нам не нужны неприятности с полицией. Мы пройдем к зданию парламента и передадим петицию премьер-министру.

В процессии шло две или три тысячи человек, больше, чем рассчитывали организаторы. Тара шла в пятом ряду, сразу за доктором Гулламом Гулом[77], его дочерью Сисси и другими предводителями цветных.

Вслед за оркестром процессия свернула на Оддерли-стрит, главную улицу города. По дороге к парламенту в процессию вливались любопытные и зеваки, и поэтому, когда предводители решили свернуть на Парламент-лейн, за ними уже двигалась колонна в пять тысяч человек, растянувшаяся на четверть мили, и почти половина демонстрантов шагала в ней ради развлечения, а не по политическим мотивам.

У входа на Парламент-лейн их ждал небольшой отряд полиции. Улица была перегорожена, а дальше виднелись еще полицейские, вооруженные дубинками и длинными черными хлыстами из кожи гиппопотама; они ждали дальше по дороге, у чугунной ограды парламента.

Нестройная процессия остановилась у полицейского барьера. Доктор Гул знаком велел оркестру замолчать, а сам прошел вперед, чтобы поговорить с белым инспектором, командовавшим отрядом. Журналисты и фотографы местных газет собрались вокруг них, чтобы увековечить ход переговоров.