Власть - [23]

— Так вот что, господин капитан! — с внутренним удовлетворением воскликнул инженер. — Мне сорок три года и, кроме дома и жалования, у меня ничего нет! Понятно? В этом состоит все мое превосходство, это позволяет мне быть человеком принципов и разумности…

— Вы вице-председатель национально-либеральной партии, не так ли?

— Точно.

— Ваш председатель — самый богатый человек города господин Танашока, не так ли?

— Вы меня отождествляете с Танашокой? — становясь все более фамильярным, воскликнул Сегэрческу. — То есть вы хотите сказать, что в этой компании нет честных людей?

«Он либо водит меня за нос, либо я ничего не понимаю», — думал Василиу. Появление Сегэрческу, его вызывающая элегантность, убежденность в своей правоте, приятельское превосходство, которое он выставлял напоказ, были из тех сторон человеческого поведения, в тонкости которого он, сын крестьянина, студент политехнического института и пехотинец, судьбою вынужденный попробовать фронтовой грязи, еще не проник.

— Теперь я понимаю, почему вы оттолкнули меня, — продолжал мягко, как бы задумавшись, Сегэрческу. — Я всегда относился подозрительно к богатым… Я не только понимаю вас, но и рад, что нашел человека, который меня поймет! Мы можем понять, почему у нас богатый интеллект и пустой кошелек. Мы хотим дать выход интеллекту, разуму, изобретательности, они же хотят сохранить лишь свои кошельки. Как вы полагаете, я стал бы вице-председателем партии, если бы у меня не было жизнеутверждающей силы, которой обладаете вы и многие другие, подобные нам. Вы кончили лицей и давали уроки?

— Сначала меня содержал мой брат-железнодорожник, потом он уже не смог. Я нанялся в ночную смену. На факультете я давал уроки детям хозяина кафе. За это я получал двухразовое питание. — Он не понимал, почему ему хочется обо всем этом рассказывать. — Питался я на кухне… — продолжал Василиу, но Сегэрческу, быстро прервав его и отказавшись от афиширования товарищеских отношений, перешел к фронтальной атаке:

— Вы коммунист, господин капитан? — И, словно желая заполнить чем-нибудь молчание капитана, добавил: — Э, ничего, теперь в этом признаваться совсем не стыдно! Некоторые даже бравируют этим.

Молчание Василиу на самом деле было только короткой паузой, вызванной возмущением. Преодолев его, он едко произнес:

— Я не занимаюсь политикой, господин инженер! К ней я питаю отвращение!

— Согласен с вами, но не совсем, — сказал инженер, убежденный в том, что в любом случае он может высказать свое мнение.

Василиу более не мог терпеть эту его манеру все пояснять:

— Я сказал это не для того, чтобы услышать ваше одобрение или неодобрение. Я сказал это, чтобы вы знали!

— Хорошо, дорогой мой, зачем сердиться? И так все ясно.

Сегэрческу снова стал маленьким, учтивым, дружески расположенным.

— Как вы посмотрели бы, если я спросил бы вас, были ли вы легионером?[11] — задал вопрос Василиу.

— Я не был, уверяю вас! — заюлил Сегэрческу.

— А с немцами вы сотрудничали? — спросил капитан.

— В моем положении я был обязан. Не забывайте, что я директор судостроительной верфи. Мне пришлось работать и для советских войск, когда они сюда прибыли. Полагаю, и вы воевали с ними вместе на фронте.

— Воевал. И мы понимали друг друга, хотя я и не коммунист. Эти люди много воевали и многое пережили. Они вынесли основную тяжесть войны, а теперь торжествуют победу! Человечество должно помнить их победу!

— Согласен. Я тоже ценю их как великую силу, но это не означает, что мне непременно хотелось бы, чтобы у нас победили коммунисты.

— Я воевал плечом к плечу с советскими солдатами и, скажу вам, хорошо их знаю: по мере того как эти люди закалялись на войне, возрастала их гуманность. Великая армия, самая сильная армия нашего времени, и воюет она не во имя разрушения. У нее благородные цели. Это закаленные люди, которые сохранили душевность. Меня они очень интересуют!

— Может быть, и для меня это не лишено интереса. Но не забывайте, что у меня есть хозяева.

— Танашока, да?

— И он, однако это не дает вам права смешивать меня с Танашокой!..

— Как же вас не смешивать, если вы его вице-председатель и, возможно, будущий его преемник.

— Преемник Танашоки?! Вы меня забавляете вашими предположениями! Вам известны какие-нибудь подробности?

— Еще мой отец говорил, что Танашока здесь самый богатый человек.

— Знаете, сколько ему лет?

— А черт его знает!

— Вот видите! Вы не поверите, но даже я, его вице-председатель, не знаю этого. Танашока не имеет возраста, господин капитан! Если бы я его не видел время от времени, я подумал бы, что он не существует. Прошу вас, послушайте внимательно, что я вам скажу: временами я склонен думать, что его вообще нет. Существует только голос. Голос в телефонной трубке приказывает или говорит из Бухареста и дергает за ниточки управления. Из-за этого он еще опаснее, даже я испытываю при этом чувство страха.

— Почему же вы не перейдете в другую партию? — наивно спросил далекий от политики Василиу.

— В другую партию!.. А судостроительные верфи, мое положение? А хотите, открою вам один секрет: я надеюсь все-таки осуществить на верфи изменения в соответствии с требованиями нынешней жизни.