Власть без славы - [172]

Шрифт
Интервал

Через год удалось вернуться в Горькое — картошка, наша валюта и кормилица, уродилась, и семья решила меня доучить, хотя в это время я уже был самым ученым в деревне. Седьмой класс закончился как будто в один день.

А что дальше? Школа-десятилетка одна на весь район, в Крутинке. Расстояние — 40 километров. Да и нельзя было больше сидеть на шее у матери, парню уже 14 лет. Год я проработал учетчиком в полеводческой бригаде — грамотей же! — а потом отправился в Омск, поступать в учебное заведение, которое называлось ремесленное училище № 7 (речников). Набирали туда оргнабором, как в армию, доброволец вызвал подозрение, тем более что и выглядел хило. Накинул себе год, приняли. Району зачли выполнение плана по оргнабору.

Жизнь в ремеслухе, как называли тогда эти училища, мало чем отличалась от жизни в казарме. В 7 часов подъем, зарядка, в 8 — построение: поем гимн Советского Союза. Быстрый завтрак. В 9 часов — либо в классы, либо в мастерскую, слесарить. Мы учились на машинистов портовых кранов, но сначала надо было получить разряд слесаря. Вечером опять построение, опять гимн Советского Союза. Уверен, что никто из нас, учившихся тогда в ремеслухах, уже никогда больше не пел гимн СССР, спели сразу за всю жизнь.

Но для меня все это имело малое значение, как и плохая кормежка. Она все-таки была куда как лучше нашей деревенской голодухи. Не смущала меня и наша роба, потому что впервые в жизни я надел белье, получил ботинки по размеру, шинель и даже суконные брюки, что вообще было почти роскошью. Да и спал уже не на полу, а на кровати, застеленной чистыми простынями. Самым же главным открытием и счастьем была библиотека. Теперь у меня собственная библиотека побольше и, надеюсь, получше той, но тогда 2–3 тысячи книг вызывали во мне просто дрожь.

Библиотекарь, жена нашего директора, Мария Чебоксарова, отчество, к сожалению, забыл, заметила меня сразу, что, думаю, было нетрудно: я прибегал туда каждую свободную минуту. Она стала оставлять меня в библиотеке, когда уходила по своим делам, дала мне ключи. Я выдавал книги, принимал книги, записывал ребят в очередь на какое-то чтиво, но наступала минутка, когда можно было запереться, залезть на верх стеллажа, перебирать книги и читать, читать, читать. Постепенно и стихийно выработалось умение быстрого чтения, я «глотал» все подряд.

За этим занятием меня и застукал замполит училища Алексей Тимофеевич Клецко. Высокий, весь изломанный ранениями на фронте, еле двигающийся, он возмещал все голосом. Наверное, такой была иерихонская труба. Когда он, встав посреди двора, рявкал: «Строиться выходи-и!!!» — его слышно было на всех четырех этажах нашего здания по улице Долгирева, 44, через любые стены и окна.

Как-то я забыл закрыться и зачитался. Он снизу заметил свет в окне, поднялся на 3-й этаж, проковылял в библиотеку. Я чуть не свалился со стремянки, когда он вопросил: «Ты чего здесь делаешь? Книги воруешь?» Выслушал мои объяснения, помягчел: «Чего ж ты там, на верхотуре, глаза портишь! Бери свою книжку, пойдем ко мне в кабинет». Кабинетом был маленький закуток, где с трудом умещались письменный стол, два стула и сейф, но была настольная лампа. Клецко дал мне ключ, и два года обучения его «кабинет» был моим пристанищем, хотя вскоре я уже записался в городскую библиотеку и стал часто наведываться туда.

Учеба в училище меня, как обычно, не волновала, если не вспоминать о мастерских. Там я проявлял себя вполне посредственно — и по пальцам молотком лупил, и инструменты плохие делал (мы должны были стать слесарями-лекальщиками). Все мое быстрое соображение куда-то исчезало, если требовалось определить, как лучше обработать болванку, скажем, кронциркуля или пассатижей. Зато в классах мое положение было просто прекрасным: после того как на первом экзамене по физике я решил задачи за половину группы, мне стало вольготно. В то время в ремеслухе процветало дикое хулиганство, все мы носили в кармане или в рукаве ножи, регулярно устраивали драки с местной шпаной, правда, потом с ней «закорешились». Мне группа категорически запретила выбегать на эти драки. Во-первых, толку от меня было мало — будущий чемпион и рекордсмен СССР не мог подтянуться на перекладине больше трех раз, а в строю стоял на левом фланге, недокорм сказывался, потом я вырос. Во-вторых, самое противное для всех ремесленников — это экзамены, и они просто боялись повредить «компьютер». Во всяком случае, Олег Манжос, громадный парень, который уже на втором году обучения сел за вооруженный грабеж, брал меня за шкирку и приказывал: «А ты сиди!» Постепенно привыкли ко мне и преподаватели-мастера и, ставя трояк за какой-нибудь косой молоток, который я сотворил, говорили: «Да, малец, не по этой ты части».

После училища первый год мы работали кочегарами, краны-то были паровыми. Зимой нас направили в ад — на завод имени Баранова углевозами. Паровой котел высотой в четырехэтажный дом, потребление угля за смену до 10 тонн, и ты должен эти десять тонн подвезти по эстакаде на вагонетке, которую надо было самому толкать, да еще и шлак вывезти на этой же вагонетке на другую эстакаду, где уже возвышался террикон такого шлака. Не то чтобы мы уставали — силы не хватало. Приходилось, как при ходьбе через лес и снега, говорить себе: «Ну давай же, давай, ты же должен это сделать, ты же здесь один, на помощь к тебе никто не придет». Но ночью, чтобы повернуться с боку на бок, приходилось сначала перекладывать правую руку, а потом уж переворачиваться самому.


Рекомендуем почитать
Дедюхино

В первой части книги «Дедюхино» рассказывается о жителях Никольщины, одного из районов исчезнувшего в середине XX века рабочего поселка. Адресована широкому кругу читателей.


Горький-политик

В последние годы почти все публикации, посвященные Максиму Горькому, касаются политических аспектов его биографии. Некоторые решения, принятые писателем в последние годы его жизни: поддержка сталинской культурной политики или оправдание лагерей, которые он считал местом исправления для преступников, – радикальным образом повлияли на оценку его творчества. Для того чтобы понять причины неоднозначных решений, принятых писателем в конце жизни, необходимо еще раз рассмотреть его политическую биографию – от первых революционных кружков и участия в революции 1905 года до создания Каприйской школы.


Школа штурмующих небо

Книга «Школа штурмующих небо» — это документальный очерк о пятидесятилетнем пути Ейского военного училища. Ее страницы прежде всего посвящены младшему поколению воинов-авиаторов и всем тем, кто любит небо. В ней рассказывается о том, как военные летные кадры совершенствуют свое мастерство, готовятся с достоинством и честью защищать любимую Родину, завоевания Великого Октября.


Небо вокруг меня

Автор книги Герой Советского Союза, заслуженный мастер спорта СССР Евгений Николаевич Андреев рассказывает о рабочих буднях испытателей парашютов. Вместе с автором читатель «совершит» немало разнообразных прыжков с парашютом, не раз окажется в сложных ситуациях.


На пути к звездам

Из этой книги вы узнаете о главных событиях из жизни К. Э. Циолковского, о его юности и начале научной работы, о его преподавании в школе.


Вацлав Гавел. Жизнь в истории

Со времен Макиавелли образ политика в сознании общества ассоциируется с лицемерием, жестокостью и беспринципностью в борьбе за власть и ее сохранение. Пример Вацлава Гавела доказывает, что авторитетным политиком способен быть человек иного типа – интеллектуал, проповедующий нравственное сопротивление злу и «жизнь в правде». Писатель и драматург, Гавел стал лидером бескровной революции, последним президентом Чехословакии и первым независимой Чехии. Следуя формуле своего героя «Нет жизни вне истории и истории вне жизни», Иван Беляев написал биографию Гавела, каждое событие в жизни которого вплетено в культурный и политический контекст всего XX столетия.