Власть без славы - [13]

Впервые я побывал в кабинете легендарного министра иностранных дел на Смоленской площади в конце октября 1973 года, опять же поздним вечером — просто какой-то сумеречный образ жизни получается. Громыко должен был делать доклад на торжественном собрании в Кремле по случаю очередной годовщины Октябрьской революции. Меня только что отозвали из Академии общественных наук на работу в аппарат ЦК КПСС и почти сразу же включили в рабочую группу по этому докладу. С участием трех представителей МИДа мы доклад довольно быстро сочинили, отшлифовали стиль с учетом особенностей разговорной речи Громыко и отправили ему.

Нас вызвали на Смоленскую площадь почти в полночь. Громыко всегда так работал да еще и «домашнее задание» с собой увозил — толстенную папку шифротелеграмм, все читал сам, поэтому и был непоколебим на своем посту. Он не встал навстречу нам из-за своего стола, жестом показал, чтобы мы взяли стулья и придвинулись к приставному столику (кстати, мебель в кабинете министра иностранных дел до сих пор сохраняется та же). Мы сели. Громыко выдержал паузу и сказал одно слово:

— Засушили!

Это означало — сделали доклад скучным, формальным, не способным привлечь внимание аудитории.

Так как я «отвечал» за литературную форму текста и вместе с Ю. Н. Мушкатеровым сочинял «ударные» абзацы, меня суждение Громыко задело. И потом: отсутствие аппаратного опыта, может быть, и не недостаток вовсе, а достоинство… Во всяком случае, я возразил, причем в открытой форме:

— Нет, Андрей Андреевич, вы не совсем правы. Доклад хорошо прозвучит именно в вашем прочтении. Ну, разве это сухо, не интересно?

Я начал читать отдельные места из доклада, хотя дикция у меня никудышная:

— Разве на это зал не откликнется? Здесь будут аплодисменты. И здесь. И здесь.

Я прочитал Громыко пять или шесть абзацев из доклада «с выражением». И — чудо: он повеселел. Наклонив голову, еще послушал.

— Так вы считаете, что это все прозвучит?

— Да еще как прозвучит! — с жаром воскликнул я. — Просто здесь надо немного поднажать голосом и не торопиться читать дальше.

Когда мы вышли в приемную, мидовцы — А. Л. Адамишин, будущий посол и министр, О. А. Гриневский, в дальнейшем известный посол по особым поручениям, Ю. Н. Черняков, многолетний генеральный секретарь МИДа (была и такая должность) — стали мне возмущенно выговаривать:

— Ты с ума сошел! Спорить с министром!!!

Оставалось только пожать плечами. Позже они кое-что рассказали мне о правилах отношений с начальством в МИДе. Думаю, что именно разговор «не по правилам» более всего убедил Громыко. Доклад он и на самом деле прочитал хорошо.

В решении вопроса о кандидатуре на пост Генерального секретаря ЦК КПСС в марте 1985 года А. А. Громыко был ключевой фигурой. Обладая острым умом и умением учесть влияние происходящего в СССР на международную обстановку, он понимал, что череда похорон первых лиц советского государства больше продолжаться не может. Ядерная держава просто по определению лишена права ежегодно отпевать своих лидеров. И если даже какая-то мысль о манящей власти посещала Громыко, он ее решительно отбросил. 75 лет — это не 50 и даже не 60! Андрей Андреевич безоговорочно поддержал Горбачева и сам внес на мартовский Пленум ЦК КПСС предложение избрать того Генеральным секретарем.

Может быть, потом Громыко и жалел об этом. Не знаю. Я много раз бывал у него в кремлевском кабинете, на котором в 1988 году появится сначала табличка «Председатель Верховного Совета СССР М. С. Горбачев», затем — «Президент Союза СССР М. С. Горбачев», а в июне 1991 года — «Президент РСФСР Б. Н. Ельцин». Громыко сидел в этом кабинете, явно скучая, — по сравнению с работой, которой он занимался десятилетия, это была синекура. Он радовался посетителям, долго и подробно расспрашивал о делах. Телефоны на столе молчали. Я приглашал его в «Известия», он с удовольствием приехал и провел в редакции полдня. Однажды позвонил с обидой: «Вот вы опубликовали материал Кондрашова о Карибском кризисе, а почему же ко мне-то не обратились? Я ведь непосредственно вел переговоры с Кеннеди по этому вопросу!» Мы немедленно сделали полосу его воспоминаний об этой острейшей международной ситуации, поставившей мир на грань ядерной войны, он был доволен. Но когда я предложил ему, мол, давайте, Андрей Андреевич, поговорим о том, как начиналась война в Афганистане, как принималось решение о вводе наших войск, он замкнулся: «Это решение принимали Брежнев, Устинов и Андропов. Я тут не участвовал». Потом, на 1-м съезде народных депутатов СССР, мы поднимем документы Политбюро и выясним: Громыко участвовал в той же степени, что и названная им тройка. Но не дрогнул при разговоре, отказался. Кремень-человек был А. А. Громыко.

Раз уж мы упомянули Д. Ф. Устинова, надо посвятить несколько строк и этому члену Политбюро. Обязательно надо, так как именно ему, Маршалу Советского Союза, министру обороны СССР принадлежало после смерти Брежнева решающее слово, кому быть во главе партии и страны. И я не поручусь, что, проживи Устинов еще год, события на пленумах ЦК КПСС в марте и апреле 1985 года развивались бы так же, как они пошли без него. Это Дмитрий Федорович сказал председателю Совета Министров СССР Н. А. Тихонову после заседания Политбюро, предопределившего избрание Генсеком К. У Черненко, слова, которые потом много раз цитировал А. И. Вольский: «Ничего, Коля. Костя (Черненко. —