Власть без славы - [9]

– Что поделаешь, – отвечала графиня, – здоровье принцессы все-таки дороже.

Мать тоже беспокоилась о моем здоровье, но боялась обидеть Виваса. Графиня же стояла на своем – в ней иногда играла кровь Плантагенетов, и тогда с ней было не справиться. Вот и на этот раз она заявила, что, если не смягчат правила, она отказывается нести ответственность за здоровье принцессы.

Она так напугала мою мать, что мне сократили количество занятий. Иногда я думаю, что все-таки те мучительные часы, проведенные над книгами и подорвавшие мое здоровье, принесли мне и много пользы – став взрослой, я могла наслаждаться обществом умнейших и самых образованных людей, получив превосходное образование.

Когда Вивасу сообщили, что принцесса переутомлена и нуждается в отдыхе, он тут же привел в пример дочерей сэра Томаса Мора, получивших отличное образование. Одна из них – Маргарет – была одной из самых просвещенных женщин своего времени и отличалась отличным здоровьем. Узнав поподробней об этой семье, я выяснила, что сэр Томас никогда не принуждал своих детей. В его доме всегда царило веселье, а учение было призвано приносить удовольствие. Я же не отказывалась заниматься, но порой у меня просто не хватало сил и я засыпала над книгами.

Мне помогали мысли о Карле – потея над латинскими переводами, я думала, как мой будущий муж будет гордиться мною.

* * *

Так продолжалось до 1526 года, ставшего для меня переломным.

В свои девять лет я уже многое понимала, – например, что в Европе происходят важные события. Мой отец в союзе с императором воевали с Франциском, собираясь разрушить гнусные планы этого злодея.

Однажды мать, радостно возбужденная, сообщила мне, что только что получила добрые вести: война скоро закончится. Франциск, пытавшийся завладеть Павией, разгромлен и находится в плену у императора в Мадриде.

Я ликовала. Добро, как и должно быть, восторжествовало над злом!

– Твой отец и император собираются поделить между собой Францию.

Я слушала затаив дыхание.

Приехал кардинал. Он мне не очень нравился – вечно разговаривал елейным голосом, но давал понять, что возражать ему неблагоразумно.

Почтительно поцеловав мне руку и осведомившись о моем здоровье, он сказал, что хочет мне кое-что показать. Затем открыл коробочку, в которой лежало изумительное кольцо с изумрудом.

– Очень красиво, – отметила я.

– Его Величество ваш отец и я находим, что вам пришло время показать императору свои истинные чувства. Мне известно, что вы неравнодушны к нему.

– Да, милорд, – ответила я.

– Это прекрасно, – сказал он с улыбкой, – а знаете ли вы, дорогая принцесса, что изумруд дарят друг другу влюбленные? Считается, что изумруд потускнеет, если возлюбленный окажется неверным. Не хотели бы вы послать этот изумруд императору в знак вашей любви к нему?

– О да, милорд, очень хочу.

Он благосклонно улыбнулся.

– Я написал письмо, в котором сообщаю императору, что ваша любовь к нему стала страстью. Что вы ревнуете, а ревность, как известно, – первый признак настоящей любви.

– Но быть может, не стоит говорить о ревности, ведь для нее не было повода?

– А если бы был, вы бы испытали это чувство?

– Возможно, – согласилась я.

– В таком случае кольцо будет послано. Уверен, что изумруд сохранит свой блеск на многие годы.

Изумруд был послан, и вскоре кардинал вновь посетил меня.

– Император получил кольцо, – сообщил он, – и сказал, что всегда будет носить его, и оно будет напоминать ему о принцессе.

Кардинал удовлетворенно улыбался, но не мне, а, казалось, своим, только ему известным, мыслям.

Понять их мне суждено было позднее, когда я наконец пробудилась от сна и увидела жизнь такой, какой она была на самом деле, – жестокой и беспощадной.

В тот год вообще все изменилось к худшему. Или это мне казалось, потому что я стала старше и лучше понимала, что происходит вокруг? Не знаю. Я была поглощена своими занятиями и мало внимания обращала на окружающих.

Франциск был пленником императора, а мой отец собирался помочь Карлу завершить завоевание Франции.

По стране шел набор в солдаты, повысились налоги. Люди с высокими доходами должны были платить целых три шиллинга и четыре пенса за каждый заработанный фунт! Об этом судачили слуги.

Росло недовольство, начались волнения. Я чувствовала нарастающее напряжение, прислушиваясь к разговорам, не предназначенным для моих ушей. Близкие люди старались держать меня в неведении, в результате я привыкла слушать то, что говорят горничные и судомойки. Часто, стоя у окна, я прислушивалась к их разговорам, когда они проходили мимо.

Однажды я услышала такой разговор:

– Это может перекинуться и на другие районы…

– А все из-за ткачей – это они взбаламутили восточные графства…

– Да за что их винить? Им-то какое дело до этой войны, когда детей кормить нечем?!

– Хозяевам нечем платить, вот и остались без работы.

– Все из-за этих налогов на войну…

– Вот что я вам скажу. Раз уж до Лондона докатилось, жди беды.

– Мятеж?

– В первый раз, что ли?

Я дрожала от негодования. Они осуждали моего отца! Говорили о восстаниях против короля. Это же измена!

Иногда мне казалось, что графиня хотела мне что-то сказать. Но в таких случаях она, пожав плечами, заводила разговор на какую-нибудь отвлеченную тему.