Владычица магии - [43]

— Мама, — спросила Моргейна, — а почему нам нельзя поехать на ярмарку вместе с тетей?

— Потому что твой папа нас не пускает, радость моя.

— А почему он нас не пускает? Он думает, мы будем непослушными?

— Да уж, скорее всего именно так он и считает, доченька, — рассмеялась Игрейна.

Моргейна примолкла — такое крохотное, тихое, сдержанное маленькое создание. Ее темные волосенки отросли уже настолько, чтобы можно было заплести коротенькую, не доходящую до лопаток косичку, — прямые, шелковистые, они рассыпались по плечам спутанными прядками. Глаза — темные, серьезные, а бровки — прямые и ровные и уже такие густые, что резко выделяются на лице, как самая примечательная черта. «Маленькая дева-фэйри, — подумала про себя Игрейна, — а вовсе не дитя человеческое; лесной дух». А ростом — не крупнее дочурки пастуха, которой еще и двух нет, при том, что Моргейне уже почти исполнилось четыре, а говорила она внятно и осмысленно, точно восьми-девятилетняя девочка. Игрейна подхватила дочку на руки и крепко обняла.

— Мой маленький подменыш!

Моргейна не стала противиться ласкам и даже поцеловала мать в ответ, что немало удивило Игрейну: склонностью к бурному проявлению чувств девочка не отличалась. Но вскорости она недовольно завозилась — долго сидеть на руках Моргейна не любила, характер у нее был независимый и самостоятельный. Она уже научилась сама одеваться и застегивать пряжки на башмачках. Игрейна спустила дочку на землю, и та степенно зашагала рядом с матерью обратно в замок.

Вернувшись в покой, молодая женщина уселась за ткацкий станок, велев дочери взять прялку и устраиваться тут же. Девочка повиновалась, Игрейна, приведя в движение челнок, мгновение помедлила, наблюдая за дочерью. Руки у нее искусные, каждое движение выверено, нитка, конечно, получается не ахти какая, но веретено маленькие пальчики вращают ловко, точно играючи; будь эти ладошки побольше, Моргейна уже пряла бы не хуже Моргаузы.

— Мама, я папу совсем не помню. А где он? — осведомилась девочка спустя какое-то время.

— Он в Летней стране вместе со своими солдатами, дочка.

— А когда он вернется домой?

— Не знаю, Моргейна. А тебе хочется, чтобы он приехал? Девочка мгновение поразмыслила.

— Нет, — объявила она, — потому что, когда он здесь жил, — я чуть-чуть помню, — мне приходилось спать в комнате тети, а там было темно, и поначалу я пугалась. Конечно, я тогда была совсем маленькая, — чинно добавила она, и Игрейна с трудом сдержала улыбку. — А еще я не хочу, чтобы он приезжал, потому что ты из-за него плачешь.

Да уж, права была Вивиана, говоря, что младенцы понимают суть происходящего вокруг куда лучше, нежели кажется взрослым.

— Мама, а почему ты никак не родишь еще одного ребеночка? У других женщин ребеночек появляется сразу, как только старшего отнимут от груди, а мне уже четыре. Я слышала, как Изотта говорила, что тебе надо бы подарить мне братика. Думаю, мне бы и впрямь хотелось братика, чтобы было с кем играть, или хотя бы сестричку.

Игрейна уже собиралась было сказать: «Потому что твой папа Горлойс…» — но вовремя прикусила язык. Несмотря на то что Моргейна рассуждает вполне по-взрослому, ей же еще и четырех нет, разве можно ли делиться с ней такими подробностями?

— Потому что Богиня-Мать не сочла нужным послать мне сына, дитя.

На террасу вышел отец Колумба.

— Не след тебе морочить ребенку голову разговорами о Богинях и языческих суевериях, — сурово упрекнул он. — Горлойс желает, чтобы из его дочери воспитали добрую христианку. Моргейна, твоя мать не родила сына, потому что твой отец разгневался на нее, и Господь не дал ей дитя, наказывая за греховное своеволие.

В который раз Игрейне захотелось швырнуть челнок в эту черную ворону, вестника несчастья. Чего доброго, Горлойс исповедовался этому человеку; чего доброго, священник знает, что произошло между мужем и женой? За прошедшие месяцы молодая женщина часто гадала, так ли это, но предлога спросить не было; кроме того, она знала, что отец Колумба все равно ей не ответит. И тут, неожиданно для обоих, Моргейна вскочила на ноги и состроила священнику рожицу.

— Уходи прочь, старик, — звонко произнесла она. — Ты мне не нравишься. Из-за тебя моя мама плачет. Моя мама знает больше, чем ты, и если она говорит, что это Богиня не посылает ей ребеночка, я поверю ей, а не тебе, потому что моя мама никогда не лжет!

— Вот видишь, к чему приводит твое своенравие, госпожа! — негодующе воззвал к Игрейне отец Колумба. — Девчонку должно высечь. Отдай ее мне, и я накажу ее за непочтительность!

При этих словах гнев и мятежный дух Игрейны вырвались наружу.

— Если ты тронешь мою дочь хоть пальцем, священник, — пригрозила она, — я убью тебя на этом самом месте. Мой муж привез тебя сюда, и выгнать тебя я не могу, но попадись еще хоть раз мне на глаза — и дождешься от меня плевка! А теперь пошел вон!

Но отец Колумба не тронулся с места.

— Мой лорд Горлойс доверил мне духовное здравие всех своих домочадцев, госпожа, а гордыне я не подвержен, так что я прощаю тебе твои слова.

— До прощения твоего мне дела не больше, чем если бы речь шла о козле! Убирайся с глаз моих, или я позову прислужниц и прикажу выставить тебя за дверь. И если не хочешь, чтобы тебя выволокли силой, старик, уходи сам и не смей больше являться ко мне незваным — а позову я тебя не раньше, чем солнце встанет над западным побережьем Ирландии! Прочь!