Владимир Раевский - [24]

— Молодцы семеновцы! Придет время, в которое должно будет, ребята, и вам опомниться. Надеюсь, вы будете действовать не хуже семеновцев…

Кто-то из солдат тяжело вздохнул, вполголоса выдавил:

— Вот кабы нам так. От нас в навозе не спрятался бы.

Раевский понял, что разговор зашел слишком далеко, поспешил перейти на другую тему:

— Сегодня в полк придет командир дивизии генерал Орлов, не исключено, что будет в нашей роте. Не осрамитесь…

Генералу Сабанееву по различным доносам стало известно, что Раевский, кроме преподавания уроков, ведет агитационную работу среди солдат. Еще в ноябре 1821 года генерал Черемисинов доложил Сабанееву, что «майор Раевский действительно вольнодумец и вредный для службы человек, а Орлов его ласкает, держит у себя, через «о поощряет действие вольнодумства в других…».

О «вольнодумце» Раевском стало известно в штабе 2-й армии. Главнокомандующий армией писал начальнику штаба армии генералу Киселеву свое мнение по этому вопросу: «Я с вами согласен, что торопиться не должно, но также желательно бы было, чтобы сейчас устранить зломыслящих людей, тогда мы останемся спокойными».

Сабанеев решил не терять времени и 6 января, прибыв в Кишинев, потребовал у Раевского ответов на поступившие доносы, при этом дважды назвал его преступником.

Несколько дней спустя Сабанеев высказал Киселеву намерение арестовать Раевского и заключить в Тираспольскую крепость, так как «он действительно вольнодумец и вредный для службы офицер». Слухи об этом поползли по городу, Сабанеева рисовали как узурпатора. Сочинителем и главным распространителем слухов о себе Сабанеев считал Пушкина.

Раз в армии появился вольнодумец, то полагалось немедленно донести в Петербург, а поэтому в докладе генерала Киселева дежурному генералу Генерального штаба Закревскому в Петербург отмечалось: «…давно я имел под надзором некоего Раевского, майора 32-го егерского полка, который известен мне был вольнодумством совершенно необузданным: нынче по согласованию с Сабанеевым производится явное и тайное расследование о всех его поступках, и, кажется, суда и ссылки ему не миновать».

А тем временем подыскивался формальный повод для ареста Раевского. И он вскоре нашелся. Раевский, почувствовав нависшую угрозу, 1 февраля написал письмо в Измаил своему командиру и другу полковнику Непенину: «Спешу Вас уведомить обо всем здесь происходящем кратко и ясно. Когда прочтете, предайте письмо огню… Сабанеев велел приказы Орлова сжечь и возобновить жестокость и побои!.. Между тем подлец Сущов… подстрекаемый адъютантом Сабанеева, украл у меня какие-то бумаги, письма… написал на меня донос, и все это отдано в руки Сабанеева; еще дело не открыто, в чем это все состоит. Однако Сабанеев тотчас взял из нашей лицеи этого подлеца и отослал его в Тирасполь под свое крыло… Сущов, мерзавец, за мое добро славно заплатил!»

Встал вопрос: как отправить письмо?

Иван Липранди порекомендовал послать письмо с лейтенантом Дунайской флотилии Гамалеем. Тот согласился, но передал письмо не лично Непенину, а через генерала Черемисинова, а тот сразу отправил это письмо Сабанееву.

Здесь падает тень на Липранди, не он ли дал подобную инструкцию лейтенанту Гамалею?

В 1813 году Липранди-старший работал в военно-политическом сыске. Вигель в «Записках» сообщает, что Липранди в бытность свою в Париже был в близких отношениях с Видоком — главой парижской сыскной полиции, одним из агентов-провокаторов. Выполнял его поручения. Отыскивая кандидатуру в учреждаемую полицию при 2-й армии, генерал Вахтен писал Киселеву: «Сколько я знаю и от всех слышу, о Липранди один только, который по сведениям и способностям может быть употреблен по части полиции, он даже Воронцовым посему был употребляем в Франции… другого, способного занять сие место, не знаю…»

В 1826 году друг Пушкина Алексеев сообщает ему, что Липранди «живет по-прежнему здесь довольно открыто и, как другой Калистро, бог знает откуда берет деньги».

В своих записках Волконский говорит, что «и этот Липранди… был тайным и усердным сыщиком в царствование Николая, был орудием гонения раскольников, был орудием разыскания едва установившегося общества социалистов и. наконец, имел дерзость уже при Александре II подать проект об учреждении при университетах школы шпионов, вменяя в обязанность давать сведения министерству о тех студентах, которых употребляют они, чтобы иметь данные о мыслях и действиях их товарищей…».

Что-то нехорошее о Липранди-старшем, видимо, знал и Орлов, не зря же он писал: «Я буду просить молодого Липранди к себе в адъютанты. Это золото без примеси, редкий молодой человек, совершенно непохожий на братца своего».

Липранди был арестован по делу декабристов 17 января 1826 года, но уже 19 февраля был выпущен с очистительным аттестатом и становится адъютантом графа Воронцова, а в 1828 году по личному указу императора назначается начальником вновь учрежденной высшей тайной заграничной полиции.

Случилось так, что в это время Орлов находился в Киеве в «бессрочном отпуске», и Раевскому не было никакой защиты. Сабанеев использовал письмо как подтверждение неблаговидных дел Раевского. Письменной санкции на арест Раевского Сабанеев пока не имел, но он был уверен, что в ближайшее время ее получит. Сабанеев имел на руках текст песни, которую тайно пели солдаты корпуса, и был уверен, что эту песню сочинил один из двух: Раевский или Пушкин.