Владимир Путин. 20 лет у власти - [9]

И вот именно это — непонимание одним из столпов ельцинского режима (и ещё многими другими как патентованными демократами, так и теми, кто демократом только прикидывался) того, какой политический строй сложился в России, — и задало ход моих рассуждений в этой статье. А результатом этих рассуждений стало вынесенное в заголовок определение политического устройства России на тот момент (и до сего дня, то есть в весь период правления Путина):управляемая демократия.

Этот термин, с тех пор ставший расхожим, до меня никто не употреблял (что легко проверить, если пройтись по сетевым поисковикам и обратить внимание на соответствующие даты), а мне он пришёл в голову по ходу написания данной статьи.

Определение «управляемая демократия» очень точно, но слишком лапидарно, а посему я хочу обратить внимание читателей на содержащееся в статье более пространное определение властного (политического) режима современной России: «Авторитарно-протодемократический тип власти, существующий в форме президентской республики и в виде номенклатурно-бюрократического, слабофедерального, местами квазидемократического и сильно коррумпированного государства». Конечно, за годы своего правления Владимиру Путину удалось резко усилить федеральный центр и тем самым предотвратить распад России, опасность чего была в 1999 году вполне реальной. Но в остальном все составляющие этого определения по-прежнему остаются актуальными, хоть и в несколько ослабленном виде.

В любом случае, данная статья является, по моему мнению, ключевой для понимания того, в каких условиях и как действует Владимир Путин, управляя современной Россией.

Юрий Лужков, запугавший осенью прошлого, 1999 года всю политологическую элиту страны своими рассуждениями о том, что «у нас не власть, у нас режим», сам того не подозревая, все-таки поставил, хоть и неграмотно, один из фундаментальных вопросов сегодняшнего дня в России, ставший особо актуальным после артистичной отставки Бориса Ельцина. Конечно, придворные политологи ОВР, даже будучи грамотными специалистами, не решились поправить начальника, хотя бы объяснив ему, что «власть» и «режим» не только не понятия с противоположным знаком, но даже и вообще не понятия одного ряда.

Простое чувство родного (русского) языка, вполне адекватно передающего все понятия политики как науки, должно было бы подсказать мэру, что в выражениях «демократический режим» и «коррумпированная власть» положительная и, соответственно, отрицательная оценки заложены в определениях, а отнюдь не в определяемых словах. Более того, реален (и даже часто в жизни встречается) такой феномен, как «коррумпированная власть при демократическом режиме» (правда, в этом выражении слово «власть» тоже употребляется не в строго научном смысле).

Дело, однако, не в политологической неподкованности Юрия Лужкова и не в невозможности для его советников поправить шефа (явный признак деспотии в ОВР и в московской администрации, что, видимо, и имел в виду мэр, правда, адресуя это обвинение не режиму своей власти, а Кремлю). Дело в вопросе, волнующем сегодня, после воцарения (пока еще не через выборы) Путина, очень многих. Особенно — как всегда мятущуюся у нас между обожанием власти и страхом перед ней интеллигенцию.

На саму интеллигенцию, в общем-то, наплевать — она достаточно лабильна, чтобы подстроиться и под любую власть, и под любой режим. Но дело в том, что народ (общество) говорит своим голосом либо во время революций, либо в день выборов. Все остальное время за него, а часто и вместо него говорит в России как раз интеллигенция (в последнее десятилетие еще и СМИ, но и в них правит бал интеллигенция; а в последние годы еще и социология, но и данные опросов комментируют, интерпретируют, а часто и программируют те же интеллигенты).

Итак, мятущаяся интеллигенция задает вопрос, точнее, целую пулеметную очередь вопросов: а мы уже в диктатуре или еще только на пороге ее? И как это так получилось — ведь мы же такие хорошие? И все, что нужно, делали: коммунистов сбросили, за демократию выступали, Советы разогнали, за Ельцина голосовали, частную собственность отстаивали, с Западом советовались — даже в рот ему смотрели, ноги ему мыли и воду с них пили. Почему? За что? И что же такое у нас, в этой одуревшей (помните крик интеллигента в декабре 1993 года?) России получилось?

Мне представляется, ответ на этот вопрос (и на всю очередь этих вопросов) есть. Вполне четкий. Не до конца оптимистический, ибо еще многое не прояснилось в жизни. Но совсем не страшный. Более того — вполне обнадеживающий.

Теперь я, наконец, назову то, во что мы уже давно, а не только что, вошли. Это не диктатура, не деспотия. Это авторитарно-протодемократический тип власти, существующий в форме президентской республики и в виде номенклатурно-бюрократического, слабофедерального, местами квазидемократического и сильно коррумпированного государства.

Я, конечно, тоже, как и Лужков, не доктор политологии и могу ошибиться в точности некоторых формулировок. Но, уверен, в целом и в сути не ошибаюсь.

Двумя словами я все это вместе называю так: управляемая демократия.