Владимир Одоевский и его роман 'Русские ночи' - [14]

Мы уже отмечали: все это для В. Одоевского постоянные и ключевые мотивы. Ключевые для понимания судеб человеческих и судеб народных. В "Психологических заметках" В. Одоевский писал о русском народе: "Пусть много недостатков иноземцы находят в русском народе, но нельзя не согласиться, что есть нечто великое даже в его недостатках; например, мы любим бесполезное, тогда как другие корпят над расчетами пользы; мы метим кинуть тысячи для минуты, прожить жизнь в один день - это дурно в меркантильном отношении, но показывает нашу поэтическую организацию: мы еще юноши, а что было бы с юношею, если бы он с ранних пор предался страсти банкира!" (наст, изд., с. 224-225).

По своему колориту и настроению рассказы "Последнее самоубийство" и "Город без имени" носят отчасти апокалипсический характер. В рассказах заключено предупреждение человечеству о грозящих ему страшных опасностях. Но опасности эти В. Одоевский не считает фатально непреодолимыми и неизбежными. Добро для него не перестает существовать оттого, что есть зло, прекрасное оттого, что много на свете безобразного. В конечном счете - так думает В. Одоевский - доброе и прекрасное всегда торжествуют: если и не прямо, материальным образом, то духовно, в сердцах и умах людей. Романтическое сознание В. Одоевского может быть - и временами бывает - трагическим, но никогда не пессимистическим.

Между новеллами "Последнее самоубийство" и "Город без имени" есть маленький отрывок, названный "Цецилия" - по имени покровительницы искусства и гармонии. Подобно тому, как отрывок "Мститель" служил антитезой новеллам "Бал" и "Бригадир", так и "Цецилия" является смысловой и эмоциональной антитезой новеллам "Последнее самоубийство" и "Город без имени". Миру, лишенному человеческих начал и человеческих радостей, противопоставляется мир высокой красоты и поэзии, который открывается человеку через искусство.

В "Цецилии" ответ романтика на трагические вопросы бытия. Ответ за пределами реально-бытового - и тем не менее по-своему ясный. Подобно самому автору романа "Русские ночи", рассказчик, от имени которого ведется повествование в отрывке "Цецилия", задается мучительными вопросами: "Кто же успокоит стон мой? Кто даст разум сердцу? Кто даст слово духу?". И как будто в ответ на это перед глазами рассказчика возникает храм святой Цецилии: "А там, за железною решеткою, в храме, посвященном св. Цецилии, все ликовало; лучи заходящего солнца огненным водометом лились на образ покровительницы гармонии, звучали ее золотые органы и, полные любви, звуки радужными кругами разносились по храму..." (наст, изд., с. 59).

С точки зрения В. Одоевского, поэтическое начало, столь существенное в жизни человека, полнее и глубже всего проявляется в музыке. Человеку естественно стремление выразить себя. В выражении себя, своей личности, неповторимости заключено высочайшее счастье человека. Лучше всего может выразить себя человек и утвердить себя - как существо духовное в искусстве. Но не во всяком искусстве одинаково. Музыка больше, чем литература, больше, чем живопись или скульптура, способна передать "невыразимое", т. е. самое глубокое в человеке. Чувство невыразимого, но В. Одоевскому, есть "высшая степень души человека", и "единственный язык сего чувства - музыка". В письме к В. С. Серовой В. Одоевский пишет: "Из всех искусств наиболее музыка служит проявлением этого невыражаемого, недосягаемого начала, - этой загадки, которой сплочены все организмы. Музыка вводит этот загадочный элемент в речь человеческую, - которая без музыки, вообще без элемента эстетического могла бы только выговаривать: дай мне хлеба, дай мне мяса и пр. Оттого самые незначительные слова в музыке получают смысл, в них материально не находящийся; к мертвому слову прибавляется необходимый для всякого явления элемент невыразимого...". {Одоевский В. Ф. Музыкально-литературное наследие. М., 1956. с. 526 (письме от 11 I 1864).}

Для В. Одоевского в музыке заключено самое высокое и самое положительное знание. Оно имеет дело более, чем какое-либо другое знание, не с внешним, а с внутренним, т. е. истинным "числом вещей". Не удивительно и закономерно, что В. Одоевский в тех местах романа, которые для него особенно значимы, стремится придать своему слову возможно более музыкальный характер и форму. Закономерным представляется и то, что в философском романе В. Одоевского, посвященном проблемам н путям человеческого познания и человеческого счастья, последние его новеллы - "Последний квартет Бетховена", "Импровизатор" и "Себастиян Бах" - прямо повествуют о музыке и музыкантах.

Новеллы о музыкантах находятся в ключевом и решающем месте повествования: перед развязкой, перед финалом. В них заключена идейная кульминация романа. Сюжет романа - решение вопросов об истине и счастье достигает в этих новеллах самого высокого пункта.

"Последний квартет Бетховена" и "Себастиян Бах" из всех рассказов, входящих в состав "Русских ночей", носят наиболее завершенный характер. В них есть своя собственная фабула, напряженная в развитии и законченная, в них заключен особый и цельный художественный мир.