Владимир Одоевский и его роман 'Русские ночи' - [12]
В другом месте того же эпилога В. Одоевский устами Фауста утверждает: "Великое дело понять свой инстинкт и чувствовать свой разум! в этом, может быть, вся задача человечества. Пока эта задача не для всех разрешена, пойдем отыскивать те указки, которые какая-то добрая нянюшка дала в руки нам, рассеянным, ветреным детям, чтобы мы реже принимали одно слово за другое. Одна из таких указок называется у людей творчеством, вдохновением, если угодно, поэзиею..." (наст, изд., с. 177).
Поэтический взгляд на вещи для В. Одоевского - самый глубокий и самый верный взгляд. Поэтический путь познания - истинный путь, В этом отношении В. Одоевскому был особенно близок из числа любомудров А. С. Хомяков. В "Записках о всемирной истории" А. С. Хомяков так писал о необходимых качествах хорошего историка: "Звание историка требует редкого соединения качеств разнородных: учености, беспристрастия, многообъемлющего взгляда, Лейбницевой способности сближать самые далекие предметы и происшествия, Гриммова терпения в разборе самых мелких подробностей и проч., и проч. Об этом всем уже писано много и многими; мы прибавим только свое мнение. Выше и полезнее всех этих достоинств - чувство поэта и художника. Ученость может обмануть, остроумие склоняет к парадоксам; чувство художника есть внутреннее чутье истины человеческой, которое ни обмануть, ни обмануться не может". {Xомяков А. С. Записки о всемирной истории. Ч. I. - Полн. собр. соч. Т. V. М., 1900, с. 31.}
Идеи В. Одоевского относительно поэтического познания и роли поэтического начала в жизни человека обусловили и его отношение к самой личности поэта. В идеальном обществе, как оно представлялось В. Одоевскому, поэт должен быть первым и самым почетным гражданином. В этом он придерживался взгляда, который не только не похож на точку зрения его любимого философа Платона, но и прямо ей противоположен. В утопической повести "4338-й год" В. Одоевский делает правителя государства "первым поэтом нашего времени", а сословие философов я поэтов - первым сословием. Заезжий американец говорит об этом утопическом государстве: "О! страна поэтов! у вас везде поэзия...".
В системе идей философского романа В. Одоевского, в особенном сюжете этого произведения поэту отводится самое высокое место. "Поэт, - говорится в рукописи молодых искателей истины, - есть первый судия человечества. Когда, в высоком своем судилище, озаряемый купиной несгораемой, он чувствует, что дыхание бурно проходит по лицу его, тогда читает он букву века в светлой книге всевечной жизни..." (наст, изд., с. 23).
Рисуя картину общественной жизни или рассказывая историю жизни отдельного человека, В. Одоевский не в последнюю очередь рассматривает их с точки зрения того, какое место в этой жизни занимает поэзия. В зависимости от того; каков общественный взгляд на поэта, оценивается нравственный уровень общества. Тема поэта и поэзии оказывается в романе ключевой в самом точном значении слова.
Это становится особенно заметным, начиная с Ночи четвертой и пятой. Здесь появляется много рассказов-притч, которые все по внутренней своей проблематике оказываются так или иначе связанными с темой поэта и поэзии. В рассказах "Бригадир", "Бал", "Насмешка мертвеца", "Последнее самоубийство", "Город без имени" связь с темой носит, так сказать, обратный, негативный характер, - что, естественно, не мешает ей быть глубокой и идейно значимой. В рассказах этих рисуется мир, лишенный поэтического, - и он выглядит как потерянный и страшный мир.
Глава "Ночь четвертая" открывается отрывком-новеллой, названной "Бригадир". Сюжет "Бригадира" отчасти предваряет сюжет повести Л. Толстого "Смерть Ивана Ильича". Как и у Толстого, в новелле В. Одоевского говорится о жизни заурядного человека, лишенной высокого нравственного смысла и заполненной от начала до конца ложью. Герой "Бригадира" - обыкновенный статский советник, который не знал в себе "ни одной мысли, ни одного чувства". Только перед смертью, в последние мгновения, он успел просветленным и прозревшим взглядом оглянуться на свою жизнь - и в первый и в последний раз он устыдился:
"О, каким языком выразить мои страдания! Я начал думать! Думать страшное слово после шестидесятилетней бессмысленной жизни! Я понял любовь! любовь - страшное слово после шестидесятилетней бесчувственной жизни! И вся жизнь моя предстала во всей отвратительной наготе своей!" (наст. изд., с. 44).
Герой рассказа "Бригадир" прожил пустую, никому не нужную жизнь. И это потому, что он был начисто лишен "поэтических инстинктов". В. Одоевский видит и показывает не только вину героя, но и его трагедию. Главный для него виновник - "неумолимые условия общества", лишающие людей поэтических и, значит, истинно духовных потребностей.
Новеллы у В. Одоевского находятся в тесной идейно-сюжетной связи друг с другом. В рассказе "Бал", следующем сразу же за "Бригадиром", перед читателем предстает мир людей "с помертвелыми сердцами", глухих к добру и поэзии - пустых людей. И то, что это уже не один человек, а целый мир, делает картину особенно безотрадной.
Новеллы следуют одна за другой с заметным нарастанием эмоционального звучания. Развитие сюжета идет crescendo. В конце новеллы "Бал" возвышенно-трагическая патетика авторской речи достигает одной из своих кульминаций, и но законам музыкального повествования за этим теперь должно последовать разрешение, переключение в иную, контрастную тональность.
Диссертация американского слависта о комическом в дилогии про НИИЧАВО. Перевод с московского издания 1994 г.
Книга доктора филологических наук профессора И. К. Кузьмичева представляет собой опыт разностороннего изучения знаменитого произведения М. Горького — пьесы «На дне», более ста лет вызывающего споры у нас в стране и за рубежом. Автор стремится проследить судьбу пьесы в жизни, на сцене и в критике на протяжении всей её истории, начиная с 1902 года, а также ответить на вопрос, в чем её актуальность для нашего времени.
Научное издание, созданное словенскими и российскими авторами, знакомит читателя с историей словенской литературы от зарождения письменности до начала XX в. Это первое в отечественной славистике издание, в котором литература Словении представлена как самостоятельный объект анализа. В книге показан путь развития словенской литературы с учетом ее типологических связей с западноевропейскими и славянскими литературами и культурами, представлены важнейшие этапы литературной эволюции: периоды Реформации, Барокко, Нового времени, раскрыты особенности проявления на словенской почве романтизма, реализма, модерна, натурализма, показана динамика синхронизации словенской литературы с общеевропейским литературным движением.
«Сказание» афонского инока Парфения о своих странствиях по Востоку и России оставило глубокий след в русской художественной культуре благодаря не только резко выделявшемуся на общем фоне лексико-семантическому своеобразию повествования, но и облагораживающему воздействию на души читателей, в особенности интеллигенции. Аполлон Григорьев утверждал, что «вся серьезно читающая Русь, от мала до велика, прочла ее, эту гениальную, талантливую и вместе простую книгу, — не мало может быть нравственных переворотов, но, уж, во всяком случае, не мало нравственных потрясений совершила она, эта простая, беспритязательная, вовсе ни на что не бившая исповедь глубокой внутренней жизни».В настоящем исследовании впервые сделана попытка выявить и проанализировать масштаб воздействия, которое оказало «Сказание» на русскую литературу и русскую духовную культуру второй половины XIX в.
Появлению статьи 1845 г. предшествовала краткая заметка В.Г. Белинского в отделе библиографии кн. 8 «Отечественных записок» о выходе т. III издания. В ней между прочим говорилось: «Какая книга! Толстая, увесистая, с портретами, с картинками, пятнадцать стихотворений, восемь статей в прозе, огромная драма в стихах! О такой книге – или надо говорить все, или не надо ничего говорить». Далее давалась следующая ироническая характеристика тома: «Эта книга так наивно, так добродушно, сама того не зная, выражает собою русскую литературу, впрочем не совсем современную, а особливо русскую книжную торговлю».