Владимир Крючков. Время рассудит - [128]

Прекрасно понял смысл этих слов цвет российского «демократического» руководства, собравшийся на даче Ельцина в Архангельском утром 19 августа. Многие из тех, кто спешно слетелся в гнездо вожака, — а были там Силаев, Руцкой, Хасбулатов, Бурбулис, Шахрай, Полторанин, Ярошенко, — и не пытались скрыть охватившие их страх и смятение, что подтверждают многочисленные источники.

Р. И. Хасбулатов, ближайший сподвижник Ельцина, а после событий сентября-октября 1993 года — его заклятый враг, в своей новой книге, отрывки из которой были опубликованы в январе 2016 года, описывает одну приме-нательную сцену, которую можно назвать «Утро 19 августа на даче Ельцина»:

«Я бегом направился к дому Ельциных…

Вбегаю на второй этаж, открываю дверь спальной — на кровати сидел полураздетый, старый, обрюзгший человек. Похоже, сильно усталый, невыспавшийся. Он даже не реагировал на моё шумное вторжение, голова склонена чуть ли не до колен, был безучастен. Я несколько секунд с удивлением смотрел на него, не понимая его состояния, затем подошёл вплотную, полуобнял его вялое, крупное тело и сказал, стараясь как можно мягче: «Вставайте, Борис Николаевич, приводите себя в порядок. У нас появились новые дела, нужно действовать».

(Примерно такую же картину обрисовал Хасбулатов во время беседы с ним автора.)

Дальнейшее поведение Ельцина как-то не согласуется с бытовавшими тогда рассказами «демократов» о его волевом характере и проявленной в этот день отваге, которые, казалось бы, подтверждал и известный снимок Ельцина на танке перед «Белым домом», почти ничем не уступающий знаменитой картине художника И. Тоидзе «Призыв вождя», запечатлевшей выступление Ленина с броневика у Финляндского вокзала в апреле 1917 года. Краткая история сюжета «Ельцин на танке» такова. Уговорил Ельцина (к тому времени уже умытого, побритого и поправившего здоровье «после вчерашнего») залезть на танк всё тот же Хасбулатов. Ельцин сопротивлялся: «Что вы, меня ведь убить могут!» Хасбулатов успокаивал: «Никакой угрозы нет, Борис Николаевич».

О том, что никакой угрозы действительно не бьыо, Руслан Имранович был прекрасно осведомлён. Как, впрочем, и Ельцин, который, несмотря на это, несколько дней не мог преодолеть охватившего его панического страха. Так, ночью 20 августа он надумал бежать в американское посольство, чтобы сформировать там с помощью американских друзей «правительство в Свердловске» или «правительство в изгнании в Париже». Но, в конце концов, возобладал «патриотизм» — сердцам настоящих россиян Архангельское несравнимо ближе.

Не мог унять страх и И. С. Силаев, тогдашний председатель Совета министров РСФСР. Все три дня 19–21 августа он жил ожиданием неминуемого ареста или покушения и не находил себе места. Хасбулатов опубликовал содержание его прощального звонка в «Белый дом»: «Руслан Имранович, прощайте. Борис Николаевич, прощайте. Сегодня ночью с нами будет кончено. Это достоверная информация. Пусть берут дома. Прощайте…»[189] (немножко лукавит Иван Степанович — не у себя дома он отсиживался).

Люди порядочные обычно объясняют свой страх приступами минутной слабости. Другие…

Спустя некоторое время в печать была запущена нелепая выдумка о якобы имевшемся у ГКЧП намерении физически устранить со своего пути ряд «революционеров» горбачёвско-ельцинского призыва. В зависимости от фантазий количество лиц, якобы внесённых гэкачепистами в «расстрельный список», колебалось от тридцати до восьмидесяти человек. Гавриил Попов, например, бахвалился своим почётным вторым местом в этом списке (не отбирать же, в самом деле, лавры главного «революционера» у Ельцина). Через 20 лет после событий Иван Силаев заявил о том, что он видел список собственными глазами. Ведь надо же человеку как-то оправдаться за свои призывы расстрелять всех членов ГКЧП, а Крючкова — в первую очередь. Как Силаев пояснил, «это было спонтанное высказывание революционера. Я тогда ощущал себя участником процессов, в которых действуют законы революционного времени»[190].

А ведь не будь у этих «революционеров» страха перед возмездием, они действительно расстреляли бы тогда многих честных людей. Ведь расстреляли же они «Белый дом» вместе с находившимися там защитниками в октябре 1993 года! И в 1991 году дело к этому шло — для «путчистов» фабриковалось абсурдное обвинение по статье 64 УК РСФСР «Измена Родине», предусматривавшей смертную казнь с конфискацией имущества.

Психологам хорошо известен довольно распространённый тип людей, склонных к безудержным фантазиям, в результате которых они сами начинают верить в то, чего не было на самом деле, — грань между вымыслом и реальностью в их сознании стирается.

Страх в ельцинском окружении вызывали не только обнародованные утром 19 августа документы ГКЧП: в Москву были введены регулярные части Министерства обороны. Разъяснение ГКЧП, что войска в столицу вводятся в целях предотвращения массовых беспорядков (что в полной мере соответствовало главной установке ГКЧП: никакого противостояния с народом), не успокаивало.

Автор в эти дни не раз бывал в центре Москвы, в том числе — и у здания Верховного Совета РСФСР, и около оцепления вокруг Кремля. Наблюдал, как к солдатам подходили группы сердобольных женщин-«демократок»: «Сынки, вы ведь не будете стрелять в народ?» Ребята, утомлённые подобными вопросами (казалось, женщины намеревались опросить весь личный состав оцепления), хмуро отвечали: «А чем стрелять?» Для убедительности показывали отстёгнутые от автоматов пустые магазины и открывали пустые затворы.