Владимир–иконописец - [6]

Здесь Комаровский выделил как наиболее перспективные работы молодой тогда иконописицы Марии Николаевны Соколовой — впоследствии монахини Иулиании, чьё многолетнее творчество и преподавательская деятельность в 1930-1960-е годы послужили одной из основ возрождения современного ико-нописания в России.

В подготовке этого теоретического труда значительную роль сыграл о. Павел Флоренский, который принимал деятельное участие в обсуждении и окончательном редактировании его текста.

Осенью 1930 года Комаровский был всё же арестован и провёл около пяти недель в московских тюрьмах. Биографы до сих пор спорят о числе и последовательности гонений и преследований, которым подвергался этот ни в чём не повинный человек. Для нас же важно подчеркнуть то благодушие и терпение, с которыми он относился к своим гонителям и мучителям. Помню рассказ Антонины Владимировны Комаровской, как вернувшись однажды из магазина, она не застала отца дома, а сосед видел, что тот шёл на станцию, весело и оживлённо разговаривая с каким-то незнакомым соседу человеком. Вскоре выяснилось, что собеседником Владимира Алексеевича был приезжавший его арестовывать сотрудник ОГПУ.

С 1931 года художник проживал в посёлке на станции Жаворонки по Белорусской железной дороге. Зимой 1933-1934 года он в очередной раз был арестован, но той же весной неожиданно освобождён. Вместе с ним был подвергнут аресту его восемнадцатилетний сын Алексей, приговорённый к трем годам лагерей. Вот как вспоминает эту историю в своих поздних, лагерных воспоминаниях, опубликованных за рубежом, сам Алексей Владимирович: “Уже стала появляться первая зелень и распустились первые цветы “мать-и-мачеха”, когда я получил из дома письмо с известием об освобождении из тюрьмы моего отца. Помог известный художник Павел Дмитриевич Корин. Ещё до революции его брат Александр Дмитриевич, будучи ещё совсем юным, помогал моему отцу в работе над иконостасом для церкви на Куликовом поле. С тех пор у отца сложилась дружба с обоими братьями, которые его любили и уважали, П. Д. Корин в тридцатые годы был в большом почёте у Горького, а Горький дружил домами с Ягодой, наркомом ГПУ. Корин обратился к Горькому с просьбой помочь отцу. Павел Дмитриевич дважды спасал моего отца: в первый раз — в 1929 году, второй — в 1934-м. Но в последний раз, в 1937 году, Корин был бессилен помочь отцу: к тому времени не было в живых ни Горького, ни Ягоды”*.

До 1937 года Комаровский работал в издательствах, участвовал в росписи интерьера Казанского вокзала в Москве (по эскизам Е. Лансере), создал ряд монументальных композиций (панорама Москвы в Геологическом музее; утрачена), серия декоративных панно в детском санатории “Ярополец” и др., картины из серии “Сказки Пушкина” для павильона игрушек в Измайловском парке, эскизы росписей актового зала Московского университета на Моховой, аптеки на ул. Горького. К 1936 году относится последняя его церковная работа — роспись алтаря кладбищенской церкви в честь иконы Божией Матери “Всех скорбящих Радосте” в Рязани (в настоящее время — под позднейшей масляной записью). 27 августа 1937 года, в канун праздника Успения Божией Матери, Владимир Алексеевич был арестован по грубо сфабрикованному ложному обвинению как “участник контрреволюционной монархической организации церковников, последователей Истинно-Православной Церкви” и препровождён в Таганскую тюрьму. Прощаясь с родными — детьми и лежащей в параличе женой, — сказал только: “Молитесь Богородице”. Расстрелян 5 ноября 1937 года и похоронен в общей могиле на Бутовском полигоне. Реабилитирован в 1960 году.

С первой половины 1990-х годов начался интерес исследователей к биографии и творческому наследию Комаровского. К настоящему времени библиография работ о нём насчитывает не один десяток названий.

Среди современных мастеров церковного искусства он почитается как страдалец за веру и покровитель “святого ремесла” иконописания. Служатся панихиды об упокоении души раба Божия убиенного Владимира и, в надежде на будущее церковное прославление в сонме святых мучеников, пишутся его изображения в иконном стиле с надписью: “Владимир — иконописец”.

И теперь, почти шесть десятилетий спустя после гибели Владимира Алексеевича Комаровского, зададимся вопросом: так за что же при власти “строителей нового светлого будущего” был лишён жизни этот простодушный и незлобивый человек, напрочь лишённый каких-либо сословных претензий и предрассудков, в послереволюционые годы — бедняк в евангельском смысле этого слова, трудившийся, чтобы прокормить тяжко больную жену и четверых детей, несколько раз безвинно арестовывавшийся и, наконец, расстрелянный? За утраченный ли графский титул, независимость взглядов и суждений, за веру и верность Церкви и святому своему призванию?