Владетель Ниффльхейма - [13]

Не сбежит. Крепко держат гранитные оковы. А силы иссякли. Но Джек точно знает, что силы вернутся, когда…

Когда что?

Мурлыканье Снот изменилось. И цепочка слов разорвалась, но не исчезла вовсе.

— Заперли Вёлунда на острове, имя которому — Севарстёд. Но не спасло это Нидуда-конунга. Страшна была альвов владыки месть. Двое сыновей было у Нидуда. И обоих убил Вёлунд. Дочь была у Нидуда. И обманом забрал ее Вёлунд… крылья выковал и улетел с острова Севарстёд… долго он жил. По-моему, слишком уж долго. И плененный единожды, начал бояться пленения. А может не его, но мести оскорбленного Нидуда? Или сына своего? Кровь кровью вяжется, крепко ложится, долго лежит… чем дольше жил Вёлунд-кузнец, тем сильнее становился страх.

Джек слышал его отголоски. В шепоте гранитных колыбельных, в шелесте прибрежных волн, в стоне скал, не способных держать собственный вес.

Страх был отвратителен.

— И выстроил Вёлунд лабиринт железный. Много поил, оживляя, его красной рудой. Чтобы железо дышало, текло, как речная вода, чтобы изменчиво было, как ветер. В самом же центре дом Вёлунд поставил. Жил в нем… если это можно назвать жизнью, — Снот перестала мурлыкать и соскочила на землю. — Он боялся нос из дома высунуть. А когда все случилось, там и заснул. Понимаете, что это означает?

— Нет, — признался Алекс, а Джек ответил:

— Страх убивает.

— Правильно. И еще… кровь — это жизнь. Ваша жизнь. Которую вы тут по глупости смешали. Связали. Но важно не это. В Ниффльхейме слишком мало жизни. И всегда найдется кто-нибудь, кто захочет сделать вашу жизнь своей. Поэтому будьте аккуратней. Не тратьте кровь попусту.

Глава 8. Дом на высоком берегу

Помогать все ж пришлось. Джек не хотел, но Снот глянула, и Джек забыл, что не хочет помогать. Он взял девчонку за ноги, Алекс — за руки. Так и потащили. Снот показывала дорогу, хотя особой нужды в том не было: дом на скале, похожей на плавник, виден был издали.

Далеко.

И девчонка тяжелая. Но отпустить — не отпустишь.

Все ж доволокли. Дом выглянул из тумана темными провалами окон, дохнул гнилью и заскрипел, заныл. Он был странен, этот дом. Стены его бугрились валунами и вползали в туман, скрывая извивы огромного тела. Высокая же крыша зияла многочисленными дырами, а сквозь дыры сочился дым. Клочья его оседали на оленьих рогах, что украшали ворота.

…седая паутина на черных ветвях. И небо блестит дождем. Капли падают, громко разбиваясь о воду, об асфальт, и увязая в белой шерсти…

— Хеорот или палаты Оленя, — Снот уселась на пороге. — Там будет очаг и чем его растопить. Стены надежны. Если не проливать кровь… но вы же не станете проливать кровь, верно?

Джек только фыркнуть сумел, до того он устал.

— И бояться не станете. Поверьте, здесь уже нечего бояться. Если, конечно, не лить кровь.

Она первой ступила во тьму, и Алекс потянулся за ней и потянул девчонку. А Джеку только и осталось, что следом пойти.

Внутри воняло, совсем как в доме Матушки Валы, если бы он вдруг стал размеров Хеорота. Тьма поблекла, а в сером сумраке проступили тени. И Снот завела очередную сказку.

Ее мурлыканье здорово мешала сосредоточиться на собственных мыслях, тех, в которых паутина, дождь и шерсть.

И вода в кроссовках.

— Давным-давно, когда расстилались вокруг болота, жил Хротгар-конунг. И повелел он поставить такой дом, чтоб хватило в нем места и ему, и супруге его, и воинам, и всем, кому доведется заглянуть на этот край мира.

Тени приближались, заглядывали в лицо и отползали. Они перешептывались о чем-то и были куда как живее скованного сном Вёлунда.

И тени знали что-то про Джека такое, чего он сам не знал.

— Выбрали они самый зеленый холм. Вырыли яму глубокую. И положили в нее норовистого коня, храброго пленника и кости сожженного драккара. А как пришло время, то начали и стены возводить. Выше и выше становились они. Толще и толще. Выдержать могли бы хоть ветра морского удар, хоть волну. А сам Хротгар завалил оленя невиданного, последнего от крови чудесной, с рогами… — Снот запнулась, прикидывая размер рогов. — Ну вы сами видели.

— Это мегалоцерус, — в сумраке Алекса было не видать, так, одна из теней. Голос и тот звучал глухо, затерто. — Гигантский олень. Я в музее такого видел. Только они все вымерли.

— Конечно, — согласилась Снот. — Вымерли. На моей памяти очень многие вымерли. Олени тоже.

Олень. Музей. Хорошо ему. Матушка Вала если и водила куда, то к краю свалки, встречать самосвалы со свежим мусором. Рога в нем порой попадались, но мелкие и облезлые, не чета тем, что украшали врата Оленьих палат.

Меж тем глаза привыкали к сумраку.

Изнутри дом не казался таким уж огромным. Он походил на тоннель, крышу которого подпирали толстенные столбы. Вдоль стен выстроились широкие столы и широкие же скамьи, между ними вклинивалась лента гигантского очага, которая обрывалась, не дойдя до помоста. В очаге до сих пор тускло тлели зеленоватые угли, освещая и помост, и массивный трон, на нем стоящий.

— Кладите ее на скамью, — велела Снот.

Джек был рад освободиться от навязанной ноши. Руки болели, и спина, и плечи, как тогда, когда приходилось таскать со свалки мешки, туго набитые всяческим барахлом, которое Матушка Вала считала достойным продажи.