Влад Хельсинг - [6]

По мере приближения к церкви, Владик стал отмечать, что сюда, похоже, не наведывались даже дети-мученики, которым жадные родители не хотели покупать компьютер. Все подступы к руинам заросли высокой травой, а кое-где и кустарником. Не было никакого намека на дорогу или хотя бы тропинку. А ближе к сооружению темнел настоящий лес, и Владику вовсе не хотелось входить под его кроны. Он, в общем-то, и не собирался. Как не собирался лезть в саму церковь. Здание, похоже, стояло в полуразрушенном состоянии многие годы, возможно, еще с начала двадцатого века, когда культовые сооружения как-то в одночасье вышли из моды. И рухнуть оно могло в любой момент, погребя под собой излишне любопытного туриста.

Продравшись сквозь кустарник, колючий и недружелюбный, нещадно царапающий ладони острыми шипами, Владик увидел ограду. Старую ограду, густо облепленную какими-то вьющимися растениями. Ограда уцелела фрагментарно, и большая ее часть, как понял Владик, либо развалилась сама, либо была демонтирована ушлыми людьми. Он решил дойти до ограды, и на этом завершить экскурсию. От блужданий по сырой траве у него до пояса промокли штаны, а все, что выше пояса, промокло от мелкого, но упрямого дождика. К тому же, в любой момент мог проснуться Цент, и захотеть чаю. Он всегда хотел чаю, когда просыпался. И страшно гневался, если сиюминутно не получал горячий напиток.

Владик стал пробираться к церковной ограде, глядя не вперед, а под ноги, дабы избегать контакта с колючими стеблями кустарника. В одном месте нога его почти по колено провалилась в какую-то то ли яму, то ли нору, и он едва не обзавелся серьезной травмой. Это происшествие окончательно убедило его в том, что с прогулкой пора закругляться. Но поскольку до ограды оставалось всего метров десять, Владик решил завершить экскурсию – зря, что ли, ноги выворачивал?

Он добрался до ограды. В этом месте она неплохо сохранилась. Правда, кирпичи потрескались и местами раскрошились, а кованый металл проржавел почти полностью. Владик остановился, глядя внутрь, где начинался настоящий темный лес. Он полностью скрывал здание церкви, и Владик испытал разочарование, осознав, что отсюда он ничего не увидит. А затем….

Вначале он не понял, что это. Какой-то камень правильной формы возвышался над травой. Чуть в стороне от него Владик заметил еще один такой же камень. А после, невольно вздрогнув, увидел потемневший, покосившийся на сторону, крест.

Это были могилы. Он смотрел не на церковный двор, а на кладбище.

Суеверный страх охватил Владика, но программист успешно обуздал его. Мертвецов, лежащих в могилах, бояться не стоило. Бояться стило тех покойников, что бродили по улицам городов. К тому же, судя по всему, этим могилам было уже более сотни лет, и от похороненных здесь людей давно уже ничего не осталось.

И, тем не менее, находиться в этом месте ему стало крайне неприятно. Владик уже собрался уходить, когда увидел в глубине кладбища надежно скрытое деревьями сооружение. Вначале он принял его за какой-то сарай или строжку, но, приглядевшись, с содроганием понял, что это. Склеп. Это был склеп.

Владику стало не по себе, и он медленно попятился от ограды, крепко жалея, что глупое любопытство заставило его прийти в это нехорошее место. Не стоило этого делать. В нынешние времена любопытство могло очень дорого обойтись.

Владик сам не понял, что произошло, но вдруг он со всей ясностью ощутил на себе чей-то взгляд. Это ощущение оказалось столь сильным, что программист невольно вскрикнул. Он не мог этого доказать, но был твердо уверен в том, что кто-то по ту сторону кладбищенской ограды смотрит на него. Смотрит пристально, не отрываясь. И сила этого взгляда была столь велика, что Владик ощутил его на себе почти физически, будто то был не взгляд вовсе, а чье-то недоброе прикосновение.

Такого ужаса Владик прежде не испытывал никогда. Только что он стоял возле ограды, а спустя секунду уже летел вниз по склону, рассекая своим трясущимся от страха телом заросли колючего кустарника, и не замечая, как шипы ранят его беззащитные ладони. Он сбежал вниз, пересек лесистую ложбину, взобрался по крутому склону, схватил наполненные водой фляги и с ними побежал к дому. Бежал, а сам непрерывно оглядывался, ожидая увидеть позади себя все, что угодно. Но там никого не было.

Рассказывать Центу и Машке о пережитых ощущениях Владик не стал. Главным образом потому, что сам не был уверен в том, что они вызваны чем-то кроме его излишне богатого воображения. Ему даже удалось убедить самого себя в том, что все это ему просто почудилось, что никакого взгляда из склепа не было. Да и кто мог смотреть на него со старого кладбища? Притом смотреть так, что прихватило живот и едва не помутило рассудок. Наверняка, сам все это и нафантазировал, поддавшись гнетущему впечатлению заброшенного погоста.

Таким манером Владик успокаивал себя, и даже практически успокоил, правда, ночью ему приснился сочный кошмар, заставивший кричать и плакать. Крик вызвало чудовищное сновидение, а слезы Цент, разбуженный воплями программиста.

В общем, Владик худо-бедно убедил себя в том, что с ним приключилась игра воображения. Но когда, на следующий день, он вновь пошел к роднику за водой, на подходе к ложбине его охватил такой дикий ужас, что страдалец едва не бросился наутек. Стоило ему увидеть полуразрушенную церковную колокольню, и живот скручивали мощнейшие спазмы. Голос рассудка полностью заглушался неистовым воплем страха – там что-то было. Что-то было! Ему не показалось!