Вкуснотища - [4]

Уилсон доел и прервал размышления Джозефа словами:

— Нашенские камни, кажись, готовы.

Дно ямы они утрамбовали десятисантиметровым слоем морского песка. Песок не давал попасть земле в печь и удерживал внутри тепло. Джозеф разрубил пополам банановые стебли, подержал их немного в воде из колодца, обнаруженного рядом с заброшенной постройкой. Потом выстелил песок слоем банановых стеблей, в то время как Уилсон начал перекатывать раскаленные добела булыжники из костра к яме. Вместе они столкнули камни вниз, прямо на банановые стебли, от которых взвился клубами пар в тот же момент, как только горячая поверхность камней соприкоснулась с влажными листьями. Сверху они набросали еще один слой банановых стеблей.

Теперь следовало заняться мясом.

Джозеф пошел вслед за братом к фургону. Уилсон открыл дверцы: в задней части кузова лежали тела двух крупных, обнаженных и мертвых белых. На груди у каждого виднелись следы от выстрелов, кожа вокруг неровных пулевых отверстий почернела и обуглилась.

Джозеф непроизвольно отшатнулся.

— Черт!

— Да ладно тебе, не так-то уж все и страшно.

— Их что, обязательно надо было раздевать?

— Да теперь-то какая разница?

Джозеф помедлил, обдумывая замечание Уилсона. Верно, разницы никакой. И так уже влипли по самые уши, ничего не изменишь.

— Тащи за ноги.

Они вынесли первое тело: тощего, щуплого парня с пышными усами и рыжеватыми волосами — прическа в духе семидесятых, когда пряди наполовину закрывают уши. Джозефу вдруг пришло в голову, что этот белый, должно быть, считал себя похожим на крутого техасского рейнджера, но на самом деле больше смахивал на торговца машинами. Они опустили труп прямо на раскаленные камни; тотчас же кожа стала шипеть и издавать характерный при жарке мяса треск. Воздух наполнился смешанным неприятным запахом жареного мяса и чего-то еще, неопределенного. Братья зажали носы.

В молчании они вернулись и взяли второго. Этот был крупнее, в размерах почти не уступал Уилсону. Пока поднимали грузное тело, Уилсон проворчал:

— Энтот котяра явно пичкал себя стероидами.

— С чего ты взял?

— Среди белых редко встретишь таковских здоровяков.

Как и у его мертвого напарника, у крупного парня были густые усы. Уилсон задумался, что бы такое совпадение могло означать. Наверное, просто мода.

Кузены, обливаясь потом, взялись за второго белого, дотащили его до края ямы и столкнули вниз. Тело грузно и податливо свалилось на горячие камни; тотчас же мощной струей снова взвился пар.

Наспех они закончили иму, забросав влажными банановыми стеблями трупы и прикрыв их сверху очередной порцией раскаленных добела камней. Следующие десять-двенадцать часов придется менять остывшие булыжники на другие, прямо из костра, чтобы печь постоянно оставалась горячей.

Джозеф пошел к росшему неподалеку баньяну и обессиленный рухнул в тени. Красная земля облепила все его тело: волосы, лицо, руки, ноги, грудь и спину. Пот катился градом, отчего земля под ним превратилась в грязную кашицу. Под нещадными лучами солнца грязь стала мало-помалу сохнуть и затвердевать, становясь больше похожей на глину. Теперь Джозеф ничем не отличался от одного из вечно грязных жителей Новой Гвинеи из далекого прошлого: свирепого, измазанного глиной островного воина. Эдакого каннибала, покрытого глинистой коркой.

Тем временем Уилсон сходил к своему фургону и достал парочку запотевших от холода банок пива из переносного холодильника. Подошел к Джозефу, прилег и молча протянул банку. Джозеф благодарно кивнул, взял пиво, открыл его и даже зажмурился от удовольствия, когда холодная горьковатая жидкость смыла привкус пыли с горла.

Оба брата сидели в тени дерева, пили пиво и молча наблюдали затем, как струйка дыма поднимается из земляной печи и, подхваченная ветром, устремляется ввысь.

Позже Джозефу снился сон. Будто он находится на небольшом плоту посреди огромного океана. Вокруг никаких признаков земли, ни единой лодки — ничего. Одна только бескрайняя, всеобъемлющая водная гладь. Стояла безлунная ночь, или, может, просто в этом сне он почему-то не видел столь успокаивающей и привычной луны. И на мрачном небе ни звездочки, ни облака. Океан злобно мотал его плотик из стороны в сторону, в темных волнах мелькали медузы pololia, вода по цвету почти не отличалась от земли, напоминая неровно застывшее черное стекло с острыми зазубренными краями.

Его плот мало походил на творение Робинзона Крузо — он был вовсе не из бамбука, скрепленного виноградной лозой. Нет, плот Джозефа относился к разряду тех желтых резиновых надувных плавсредств, которые хранятся на крайний случай на каждой рыбацкой посудине и прогулочной яхте. Джозеф покачивался вверх-вниз на волнах, не в силах пошевелиться, пойманный в ловушку из желатиновой резины, как будто его затянули в презерватив. Использованный презерватив, выписывающий стремительные круги на воде, когда его смывают в унитазе.

Джозеф внезапно открыл глаза и тотчас же сощурился. Небо дышало жаром, утреннее солнце вставало откуда-то с востока, едва показываясь из-за края океана. В кроне баньяна с ветки на ветку, перепархивая, прыгали птицы. Джозеф и без психоаналитика мог сказать, что означал его сон. Черные волны означали некое зло, которое затаилось, засасывало его во сне вниз, не отпускало. Не было сомнений — его мучила тревога. Но медуза… к чему она?