Вкус ужаса: Коллекция страха. Книга III - [92]

Миг, когда я еще могу вернуться и показать мячу, где спрятано золото, проходит, мяч забил меня до грани нокаута. И продолжает бить. Пока громкий автомобильный гудок не приводит меня в сознание. Второй гудок спасает меня, он настолько громкий, что где-то за горизонтом отвечает эхо. Все хлопковые деревья и высокие травы вокруг откликаются на громкость его сигнала. Покрышки с белыми полосами по бокам перестают крутиться.

Голос Дженни говорит:

— Не зли его. Забирайся в машину.

Я открываю глаза, склеенные кровью и пылью, и вижу мяч, мирно сидящий рядом со мной на дороге. Хэнк оставляет мотор работать вхолостую. Под капотом ходят поршни и стучат кулачки.

Я поднимаю взгляд на Дженни и сплевываю кровь. Нитка розовой слюны остается на подбородке, языком я щупаю сколотый зуб. Один глаз у меня заплывает, я говорю:

— Дженни?

Я говорю:

— Ты выйдешь за меня замуж?

Грязный теннисный мяч ждет. Пес Дженни часто дышит на заднем сиденье. Банка с золотом спрятана там, где только я могу ее найти.

Мои уши горят и наливаются кровью. Губы разбиты и кровоточат, но я говорю:

— Если я смогу выиграть у Хэнка Ричардсона в теннис, ты выйдешь за меня?

Сплевывая кровь, я говорю:

— Если я проиграю, я куплю тебе машину. Клянусь. Совершенно новую, с электрическими стеклоподъемниками, с гидроусилителем руля, с…

Теннисный мяч сидит в гнезде из гравия и слушает. Хэнк сидит за рулем и качает головой.

— Договорились, — говорит Хэнк. — Да, мать твою, она за тебя выйдет.

Дженни сидит очень прямо, ее лицо забрано в раму окна, и говорит:

— Это твои похороны.

Говорит:

— Забирайся.

Я поднимаюсь на ноги, шагаю вперед и хватаю теннисный мяч. Сейчас это просто резина с воздухом внутри. Неживая, и моя рука ощущает только влажный от речной воды мяч, покрытый тонким слоем гравийной пыли. Мы едем на теннисные корты за школой, где никто не играет и даже белые линии поблекли. Сетка забора проржавела от старости. Трава растет из трещин в бетоне, теннисная сетка висит в середине корта.

Дженни подбрасывает четвертак, и первую подачу получает Хэнк.

Его ракетка ударяет по мячу быстрее, чем я способен уследить, мяч летит в угол, куда мне никогда не достать, и Хэнк зарабатывает первое очко. То же со вторым. И со всем первым сетом.

Когда подача переходит ко мне, я подношу мяч к губам и шепчу ему свои условия. Мою сделку. Если мяч поможет мне в этом матче — поможет выиграть Дженни, — я помогу ему с золотом. Но если я проиграю Хэнку, пусть хоть забьет меня до смерти, я никогда не скажу ему, где спрятал банку.

— Подавай уже! — кричит Хэнк. — Хорош целоваться с этим проклятым мячом…

Моя первая подача лупит Хэнка по яйцам. Вторая гасит его левый глаз. Хэнк отбивает третью, быстро и низко, но теннисный мяч замедляется и подпрыгивает прямо передо мной. С каждой моей подачей мяч летит все быстрее, я никогда не смог бы его так отбить, и выбивает зубы из глупой пасти Хэнка. Возвращаясь, мяч поворачивает ко мне, замедляется и сам прыгает так, чтобы я мог его отбить.

Неудивительно, что я выиграл.

Как бы дерьмово ни выглядел я, Хэнку сейчас еще хуже, его глаза заплыли почти полностью. Пальцы раздуло и растопырило. От множества попаданий в пах Хэнк хромает. Дженни помогает ему лечь на заднее сиденье машины, чтобы она смогла отвезти его домой.

Я говорю ей:

— Даже если я победил, ты не обязана со мной идти.

И она говорит:

— Хорошо.

Я спрашиваю, не передумала бы она, узнав, что я богат. Реально супербогат.

И Дженни говорит:

— А ты богат?

Мяч, одиноко лежащий на растрескавшемся теннисном корте, кажется красным от крови Хэнка. Он катится, выписывая кровавые буквы размашистым почерком: «Забудь ее».

Я жду и жду, потом качаю головой.

— Нет, я не богат.

Когда они уезжают, я поднимаю мяч и шагаю обратно к Скиннерс-Крик. Достаю из-под корней поваленного дерева стеклянную банку, полную золотых монет. Беру ее и роняю мяч. Он катится, я иду следом. Он катится вверх, нарушая все законы физики, и катится так целый день. По траве и песку мяч катится до самых сумерек. По Тернер-Роад, по Миллерс-Роад, на север по старому шоссе, которое сменяется грунтовыми дорогами без названия.

На горизонте появляется точка, за которой садится солнце. Точка вырастает в прыщ, когда мы подходим ближе. Хибара. Еще ближе она оказывается домом в гнезде облупившейся краски, сорванной ветром с его деревянных стен и опавшей у кирпичного фундамента. Так отмирает кожа после солнечного ожога. Голое дерево искривилось и разошлось. На крыше топорщится старый и порванный рубероид. К входной двери приколот лист желтой бумаги со штампом «Арестовано».

Желтая бумага в закатном свете кажется еще желтее.

Теннисный мяч катится по дороге, потом по тропинке к дому. Скачет по кирпичным ступеням и громко стучит по двери. Отпрыгивает на крыльцо и снова стучит в дверь. Изнутри до нас доносится звук шагов, дерево скрипит и стонет под босыми ногами. Из-за закрытой двери с листком «Арестовано» голос спрашивает:

— Кто там?

Голос ведьмы, дребезжащий, надтреснутый, как старые доски обшивки. Невыразительный и блеклый, как ошметки краски на земле.

Я стучу и говорю:

— Кажется, у меня для вас посылка…