Вкус терна на рассвете - [8]

— Почем банка? — спросил я, стараясь весело улыбнуться, но почувствовал, что не вышло у меня…

Она не ответила, все так же молча поглядывая в мою сторону — словно бы с ужасом… К ней откуда-то подошла горбоносенькая, стриженая девочка лет десяти, стала рядом.

— Твоя, что ли? — спросил я.

— Моя, — ответила она; голос был тот же.

— А у меня их двое, — сказал я. — Мальчик и девочка.

Опять помолчали. И тут раздался рядом шум, зарычала собака. Я обернулся. В десяти шагах от меня происходило следующее. Лохматая черная собака тащила в зубах ободранную коровью ногу. Подбежав к калитке, она толкнула ее лбом, но калитка оказалась заперта. Тогда собака бросила кость, обернулась и присела, оскалив зубы. К ней подбегал курчавый коренастый человек, размахивая другой коровьей ногой. Собака кинулась на него, но он ловким, сильным ударом припечатал ее по голове коровьим копытом. Пес ткнулся носом в землю и затем лег мохнатым комом у ног человека. Я подошел и, остановившись рядом, долго смотрел на собаку, а потом, подняв глаза, молча взглянул на кудрявого. Тот с вызовом подался ко мне, сказал что-то, но я не отвечал и лишь продолжал смотреть на него. Он выругался и отвернулся. Между тем собака очнулась, встала, шатаясь, побрела в сторону. Кудрявый человек успокоился и, не обращая больше внимания на меня, стал весело рассказывать женщинам, как пес утащил из ведра коровьи ноги, две сразу, но, заметив преследователя, бросил одну и с другою в зубах попытался скрыться во дворе своего дома… Я оглянулся и не увидел за прилавком, на старом месте, никого — ни ее, ни девочки. Должно быть, собрала баночки в сумку и поспешно удалилась, пока я стоял перед кучерявым человеком. Как в странном сне, возвращался я к поезду, забрался в вагон, лег на полку и вскоре уснул…

С тех пор я редко вспоминал об этой встрече и никакого значения ей не придавал. Но вот найдет такое сумасшедшее настроение в командировке, и захочется написать, словно писателю, рассказ о любви юного плотника и железнодорожницы, да вместо этого черт знает что полезет в голову… А дни идут, трубы все не привозят, и однажды утром, проснувшись, я увижу необычный, яркий свет за окном гостиницы, — окажется, что выпал снег, много снегу, дороги все раскисли и никакой Прохоров теперь не доедет по ним. Дальние стога накрыты белыми шапками, лес в снежной припороше, и плывут над ним печальные сизые облака.

ПОСЛЕДНЯЯ НЕЖНОСТЬ

Бородатый парень в рыжей дубленке с портфелем в руке стоял на краю привокзальной площади и ждал автобуса. Через широкую пустую площадь, всю в намерзлых снежных рытвинах, шел рабочий человек, с головы до ног обсыпанный серой цементной пылью. Позади рабочего бежала и лаяла собака, порою совалась вперед, к мелькавшим перед ее носом валенкам, и тут же трусливо отскакивала. Собака была коротконогая, но с мускулистым большим туловищем. Идущий человек никакого внимания на нее не обращал, и она проводила его до середины площади, а потом, довольная собою, повернула назад и деловито заковыляла куда-то на своих кривых обрубках. Бородатый парень, глядя на нее, зябко топтался на месте.

Минут двадцать назад он, сойдя с электрички, шел по платформе, а потом приостановился у билетной кассы. На стене висела листовка уголовного розыска с портретом преступника: круглое молодое лицо, робкие большие глаза. Рядом висел другой листок, поменьше, на котором мрачная физиономия пожилого преступника была крест-накрест перечеркнута красным: попался, значит, голубчик.

Под темно-рыжей бородою парня скрывались те самые щеки, которые на портрете были круглыми, а теперь стали худыми. Борода и портфель делали его нераспознаваемым, похожим на всех молодых бородатых модников, которых столько развелось в городах за последнее время. Он имел краденый паспорт, на который налепил свою фотографию, уже с бородою, и с этим паспортом мог останавливаться и жить в гостиницах. Уже два года его искали, а он ездил по всей стране и всюду видел листки со своим портретом. Фотография, с которой был переснят этот портрет, была еще студенческого времени, когда он учился в техникуме. С тех пор прошло немало лет.

Теперь он стоял, притоптывая ногами, и дожидался автобуса. Вокзал небольшой станции и площадь были хорошо знакомы ему, только за время его отсутствия вокруг площади понастроили много новых ларьков, стоял даже небольшой магазин с прозрачными, витринного стекла, сверкающими стенами. Он оглядывался и думал о том, что совершаются какие-то перемены, пока человека носит где-то по бесконечным закоулкам мира; что коротконогая собака, должно быть, вернулась уже на то место, которое считала своим, и откуда, по ее мнению, она прогнала обсыпанного цементом рабочего. А этот рабочий заработал свои пять-шесть рублей и ушел домой, плевать он хотел на все…

Подлетел с плавного разворота, покачиваясь на ледяных рытвинах, большой автобус. Пассажиры вышли, их было немного в этот час буднего дня. Бородатый человек первым влез в свободную машину. Он выбрал место у окна, положил на колени портфель. Через несколько минут подошел к станции электропоезд, с него набежал народ, и автобус быстро заполнился. Рядом с бородачом уселась старуха, распустила шаль, освободив небольшую усохшую голову, к которой липли пряди темных, почти без седины густых волос. На коленях своих она утвердила связанные вместе мешок и сумку, сумка эта была набита хлебом. Одна белая буханка общипана сверху.