— Скажи это! — потребовал он, когда наконец остановился. — Скажи, что любишь меня.
— Да, — сказала она, и ее глаза жгли слезы, вызванные его ликующим счастьем, яркой надеждой и любовью, сиявшими на его лице. — Я люблю тебя, любила, еще когда мы были парнем и девушкой и сидели на поле клевера. Ты помнишь?
— Я помню, — ответил он, но его голос так охрип, что она с трудом поняла его.
Отпустив ее, он полез в мешочек, все еще висевший на поясе. Оттуда он достал лоскут шелка, которым был обернут пакетик из пергамента. Трясущимися руками Дэвид развернул упаковку и достал веночек, образующий корону из сухого крошащегося клевера.
— О Дэвид! — с любовью и болью протянула Маргарита.
Корона из клевера. Корона, которую она сделала ему так давно. С неожиданной ясностью она поняла: эта корона была изображена на его голубом вымпеле — та самая корона из листьев, символ того, кем и чем он был, и того, кем он стал благодаря собственным заслугам. — Ты хранил его все это время…
— Это — единственная корона, которая когда-либо имела для меня ценность, это все, чего я когда-либо хотел и в чем нуждался. — Так осторожно, словно это была драгоценная реликвия, Дэвид, взяв любимую за руку, положил веночек ей на ладонь. — Коронуйте меня еще раз, супруга моего сердца, моя тайная королева. Будьте моей женой.
— Как прикажете, ваше величество. — Она осторожно возложила венок из клевера на его склоненную голову и предложила ему свои губы, свое сердце, свою жизнь. — Как прикажете.
