Вкус смерти - [2]

От волнения у меня вспотели ладони, однако, пересилив себя, я заговорил снова:

— От любви до ненависти — один шаг, Чендлер. Я это хорошо знаю. Мне не раз случалось любить и ненавидеть одного и того же человека с одинаковой силой.

Я стряхнул пепел с сигареты и продолжал:

— Я любил Дороги и был уверен, что она тоже любит меня. Мы должны были пожениться. Во всяком случае, я этого очень хотел. Но она вдруг призналась, что не любит меня и никогда не любила.

Чендлер улыбнулся и откусил кусок сэндвича.

Я немного помолчал, прислушиваясь к уличному движению. Затем взглянул Чендлеру в глаза и сказал:

— Она больше не принадлежала мне, но и никому другому принадлежать не будет — решил я тогда. И убил ее.

Он посмотрел на меня с любопытством.

— Зачем вы мне это рассказываете? — спросил он. — Какое это имеет значение сейчас?

Я несколько раз не спеша затянулся.

— Я убил ее, но этого мне было недостаточно. Понимаете вы это, Чендлер? Недостаточно. Я ненавидел ее, не-на-видел.

Я положил сигарету в пепельницу и как можно спокойнее проговорил:

— С помощью ножа и пилы я разрезал ее на куски, сложил их в мешок, добавил туда несколько камней для веса и бросил все в реку.

Чендлер побледнел. Я понял, что овладел ситуацией, и сделал большую паузу.

— Через два года я встретил Беатрису. Она была замужем, но тем не менее мы стали встречаться. Это продолжалось полгода, и я был уверен, что она любит меня так же, как я ее. Но когда я предложил ей развестись с мужем и уехать со мной, она рассмеялась мне в лицо.

Чендлер отступил на шаг. А я почувствовал, что у меня на лбу выступила испарина.

— В этот раз мне уже было недостаточно было пилы и ножа. Это меня не удовлетворило.

Я наклонился вперед и перешел на шепот.

— Когда я вышел из дома с мешком в руках, была ночь, светила луна. Мне было хорошо видно, как собаки, рыча, рвали зубами куски, ожидая новой порции.

Глаза Чендлера расширились от ужаса. Я встал, подошел к нему почти вплотную и приподнял верхний кусок хлеба на надкусанном сэндвиче, который он дрожащей рукой положил на край стола.

— Я полагаю, Чендлер, что вы знакомы с технологией изготовления сосисок, которые считаете лучшим изобретением человечества. Тогда вам должно быть известно, что оболочки для сосисок поставляют упакованными в картонную коробку. Пятьдесят пять футов оболочек за восемьдесят восемь центов.

Я положил сэндвич на место.

— Вам также должно быть известно, что автомат для набивки сосисок стоит всего тридцать пять долларов.

Я улыбнулся ему так же ласково, как всего каких-нибудь полчаса назад он улыбался мне, и доверительно сообщил:

— Сначала вы отделяете мясо от костей, затем сортируете его — постное, жирное, хрящи — и уже потом режете на подходящие куски.

Тут я посмотрел ему прямо в глаза:

— Ваша жена никогда не уйдет от вас, Чендлер. Она играла со мной. Я любил ее и ненавидел, ненавидел больше, чем кого-либо на свете. Меня буквально преследовала эта картина: собаки, при свете луны рвущие зубами...

Чендлер замер от ужаса.

Наслаждаясь произведенным эффектом, я вкрадчиво спросил, глядя ему прямо в глаза:

— Вы на самом деле полагаете, что Элен гостит у сестры? — И я протянул ему недоеденный сэндвич.

* * *

Когда после похорон мы остались с Элен одни в моей машине, она сказала:

— Я уверена, что Генри ничего не знал о нас. Ума не приложу, почему он покончил с собой в твоем офисе?

Я выехал из кладбищенских ворот и, улыбаясь, ответил:

— Не знаю, может быть, съел что-нибудь неподходящее...