Вкус полыни - [5]

- Вечная жизнь в наказание? - Луис холодно улыбнулся. - Что за херню ты несёшь?

- Перерыв закончился, я хочу послушать группу. Найди меня после шоу, и я тебе расскажу. Можем выпить вместе... и ты мне расскажешь всё, что знаешь о вуду.

Парень рассмеялся, запрокинув голову, и только теперь я обратил внимание, что у него нет одного зуба. Одного из верхних клыков.

Остаток вечера превратился в неясные пятна лунного света и неона, кубики льда, клубы голубого дыма и приятное опьянение. Парень пил с нами абсент, бокал за бокалом, получая удовольствие от его горечи. Никто из наших гостей раньше не пил абсент.

- Где вы его нашли? - спросил он.

Луис долго молчал, потом ответил:

- Прислали из Франции.

Не считая единственного чёрного провала, улыбка нашего гостя была идеальным полумесяцем.

- Ещё по одной? - спросил Луис, наполняя бокалы.

В следующий раз я пришёл в себя уже в объятиях парня. Я не мог разобрать слов, которые он шептал; они могли бы быть заклинанием, если заклинания можно петь на музыку наслаждения. Чьи-то руки прикоснулись к моему лицу, я прикоснулся губами к бледной коже парня. Это могли быть руки Луиса. Я видел, я чувствовал только парня, только нежное движение костей под его кожей, только горький привкус полыни на его губах.

Я не помню, как он отвернулся от меня и занялся любовью с Луисом. Я хотел бы видеть это, видеть похоть, заполнявщую глаза Луиса, наслаждение, терзавщее его тело. Я хотел бы видеть это, поскольку, как оказалось, он любил Луиса гораздо сильнее, гораздо глубже, чем любил меня.

Я проснулся под аккомпанемент собственного пульса, отдающегося глухой болью в глубине черепа. Постепенно, мало-помалу, пришли ощущения скомканные шёлковые простыни, жаркий солнечный луч на моём лице. Потом я окончательно проснулся, и увидел, наконец, что я держал, словно любовника, в обьятиях всю ночь.

На мгновение две реальности сдвинулись в тревожном противостоянии, и чуть не слились. Я был в постели в доме Луиса, я ощущал привычную гладкость простыней, исходящий от них запах шёлка и пота. Но то, что я обнимал несомненно - один из тех хрупких мумифицированных трупов, что мы доставали из могил - что мы анатомировали для нашего музея. Потом я увидел в нём знакомые черты - острый подбородок, высокий изящный лоб; что-то иссушило Луиса, высосало из него до капли всю влагу, всю его жизненную энергию. Его кожа трещала и расслаивалась под моими пальцами, к моим губам прилипли остатки его волос, сухие и бесцветные. Амулет, который ночью всё ещё висел у него на шее, исчез.

Парень тоже исчез бесследно - по крайней мере, так я думал, пока не обнаружил у себя в ногах нечто прозрачное, почти невидимое, напоминающее кусок паутины или тончайшей вуали. Чтобы различить его черты, мне пришлось подойти поближе к окну. Оно имело форму человеческого тела, конечности его были пусты и истончались на концах в совершенно невидимые лохмотья. Ветерок из окна шевелил "паутинки", и мне удалось различить среди них часть лица острый контур скулы, провал на месте глаза - словно отпечаток лица на воздушной ткани.

Я отнёс хрупкую оболочку трупа Луиса в музей, и уложил его перед нишей с головой его матери. В его сложенные руки я вставил палочку курящегося фимиама, а под иссушенную голову подложил подушечку из чёрного шёлка. Я думаю, он бы этого хотел.

Парень ни разу больше не появился в доме, хотя я каждую ночь оставляю окно открытым. Я снова был в клубе, пил маленькими глотками водку и рассматривал публику. Множество красавчиков, масса странных худощавых лиц но не тот, кого я ищу. Мне кажется, я знаю, где я его найду. Возможно, он всё ещё хочет меня.

Я вновь пойду на негритянское кладбище в южной стороне дельты. Вновь найду - на этот раз в одиночку - одинокую могилу, и воткну свою лопату в её чёрную землю. Когда я открою гроб - я знаю, я в этом уверен - я найду там не сморщенные останки, что мы видели в первый раз, но спокойную красоту восполненной юности; юности, что он выпил из Луиса. Лицо его будет резной узорчатой маской спокойствия. Амулет - я знаю, я в этом уверен - будет покоиться на его шее.

Смерть - последний шок боли и пустоты, цена, которую мы платим за всё остальное. Может ли она стать сладчайшей дрожью, единственным спасением, которого мы способны достичь, единственным истинным моментом самопознания? Тёмные озёра его глаз откроются, такие спокойные и такие глубокие, что в них можно утонуть. Он раскроет мне свои объятья, приглашая возлечь рядом с ним на его изъеденную червями постель.

Первый поцелуй его принесёт вкус полыни; потом будет только мой вкус вкус моей крови, моей жизни, перетекающей в него из моего тела. Я почувствую - как чувствовал Луис - как съёживаются все ткани моего тела, как высыхают все мои жизненные соки. Пусть. Сокровища и удовольствия могилы это его руки, его губы, его язык.