Вкус пепла - [93]

– А-а-а. Понял!

– Не перебивай. Ты, Демьян, больше суетись здесь, на Гороховой. Наблюдай за прибалтами. Озеровский же пусть продолжает крутить дело на всю катушку. Только помни: не дай бог, кто узнает, что мы отсебятину городим. Головы всем не сносить.

– Усек, товарищ Бокий, – подмигнул Демьян Федорович начальству. И тут же поинтересовался: – А как быть с мальчишкой? К кому его приставить?

Глеб Иванович ждал этого вопроса. И уже дал сам себе ответ.

– Мичурин будет при старике. Нечего ему глаза мозолить нашим. Не дай бог, на Яковлеву нарвется, вообще покоя не будет.

– Эт точно, – скабрезно хмыкнул Доронин и тут же поправился: – Ну, к тому, что пусть мальчонка опыта набирается. Здеся, в кубрике, он только бумажки может перебирать. А с Викентьевичем-то они ого-го…

Бокий оценил сарказм чекиста:

– Вот-вот, и я о том же…

* * *

Саше Аристарх Викентьевич выделил для ночлега кожаный диван в гостиной.

– Простите за неудобства, – старик чувствовал себя крайне неловко, – но мы гостей не ждали.

– Мы люди привычные. Я в Москве на лавке спать приспособился. Хорошо для осанки.

Саша устало присел на край дивана, исподлобья осмотрелся. Давненько не почивал в господских хоромах. Усмешка искривила красивое лицо юноши: хорошо живут… Ну да недолго им тут жить.

В Москве Александр делил топчан с чекистом Смирновым, мужиком холостым, в прошлом рабочим Морозовской фабрики. Тот проживал в подвале вместе с матерью-старушкой и младшим братом-инвалидом. За год Саша привык к «спартанским условиям» Смирновых и других даже представить себе не мог. А тут… Мягкий диван на пружинах, кресла, тоже кожаные, огромные, сядешь – утонешь. Точно такие были у них дома, у папы в кабинете. Картины на стене. Табачный столик для курящих гостей. Да, хорошо… «Интересно, с какого хрена этот старик подался в ЧК? Не от голодухи, точно».

Аристарх Викентьевич по-своему расценил молчание гостя.

– Может, желаете поужинать? Есть овощной суп. Вы как?..

Саша с силой отрицательно мотнул головой. Есть он хотел. Но не в этом доме, не у этих господ. Эх, жаль, что его не позвал к себе второй чекист, Доронин. Ему, Саше, он сразу понравился. С первого взгляда видно: есть в мужике стержень. Глянешь на него, и сразу понимаешь: человек плавал по морям-океанам. Ну и что, что на ногах сапоги, а на теле гимнастерка? Зато из-под расстегнутого ворота видна тельняшка, душа моряка. Хоть маленький, но шик. А Озеровский…

Ненависть билась в нежной мальчишеской груди. Ярая, лютая ненависть. Если бы Доронин не приказал ехать в дом старика, Саша бы с удовольствием остался в здании ЧК, где нашел бы себе местечко для отдыха. Не впервой. Вещмешок под голову, курткой укрылся – вся недолга. Однако чекист приказал, а приказы следует выполнять. «Ну, да ничего… – снова подумал молодой человек. – Завтра скажу Доронину, что буду жить на Гороховой, хоть на чердаке. А потом… Потом найду момент и наведаюсь к нам домой. Пообщаться кое с кем. – Кулаки молодого человека с силой сжались. – Мы еще за все поквитаемся!»

Дверь за спиной надсадно скрипнула.

Александр не заметил, как Аристарх Викентьевич вышел из залы.

«Догадался, что ли, о чем думаю? – прикинул Мичурин. – Скорее всего, так. Ведь сколько раз Феликс Эдмундович говорил: скрывай эмоции. У тебя все на лице написано. А вот ни черта не получается».

Кулаки как-то сами собой разжались. На душе стало муторно. Действительно, что это он при Озеровском стал кочевряжиться? Старик-то при чем?

«То есть как это при чем? – тут же зло осадил себя Саша. – Притом. Он один из них. Из тех, кто виновен в смерти мамы и папы. Служил Керенскому? Служил. Значит, виновен».

С последней мыслью юноша, специально не разуваясь, лег на диван, кинув под голову мешок с вещами, и спустя несколько минут спал, по-детски посапывая во сне.

* * *

Паровоз в ожидании команды осторожно, будто проверяя, все ли в порядке, пускал под колеса пар. Феликс Эдмундович отметил, как матовое облачко вырвалось из клапана, растеклось по перрону, растворяясь в воздухе.

– А Кроми арестовать не удалось, – вещала тем временем Варвара Николаевна. – Оказал вооруженное сопротивление. Застрелили.

Дзержинский, отвернувшись в сторону, тихо, так чтобы никто не услышал, выругался: бездари. Простого, элементарного не смогли выполнить.

– Бумаги? – Дзержинский протянул руку.

Варвара Николаевна вложила в нее свернутый в тонкую трубочку пакет.

– И это все? – удивлению чекиста не было границ. – Так ничтожно мало?

– Большинство документов британцы успели сжечь, – вынуждена была признаться Яковлева.

– То есть как это «успели»? – Глаза чекиста, будто пиявки, впились в женщину.

– Я… Мы… Мы хотели, чтобы они сами открыли нам двери.

– И дали время на уничтожение улик? – взорвался Железный Феликс.

Четыре месяца тщательной работы, три подвода к британцам своих людей, с трудом налаженный контакт – все псу под хвост.

Варвара Николаевна, покаянно опустив голову, смотрела себе под ноги. А в голове… А в голове мысли неслись табуном.

Яковлева не случайно отдала приказ начать с переговоров, а не сразу приступить к штурму посольства, как на том настаивал Феликс Эдмундович. Дзержинский стал для нее опасной фигурой на данной шахматной доске, такой же опасной, как и Зиновьев. Именно поэтому она и решила выполнить приказ Григория Евсеевича (о неторопливом проведении операции), а не Дзержинского. Логика в ее действиях была проста: в Москве всем заправляют друзья Григория, отсюда вывод: Феликс в опале. И если сейчас поддержать позицию ВЧК, можно проиграть. А вот убийство Кроми и уничтожение материалов никак не повлияет на Дзержинского, только несколько ослабит его позицию, и не более. Если он силен, сможет выплыть и без этих материалов. А если слаб, что ж, тогда она поступила правильно.