Вкус пепла - [32]

– Это меня спрашиваете вы, сотрудник Чрезвычайки? – с тяжелой иронией парировал арестант.

– Вынужденный работник, – отозвался Аристарх Викентьевич, с трудом сдерживая раздражение, – вынужденный. И во многом благодаря вам и таким, как вы. Не я привел к власти Керенского, который стал трамплином для большевиков. И не я принимал в своем доме революционеров.

– На что намекаете?

– Бросьте, – отмахнулся следователь, – какие тут намеки. Германа Лопатина вспомните, изречения которого наслушался ваш сын Сергей, отчего и ушел так рано из жизни. Или уже запамятовали?

– Зачем же так? – спустя несколько секунд не сказал, а прохрипел арестованный. – Больно ведь.

– А не принимали бы, не было бы этой боли. Я так думаю, Леонид Иоакимович тоже не остался в стороне от новомодных веяний господина Лопатина и иже с ним.

– Все. Хватит, – неожиданно довольно резко произнес Иоаким Самуилович, забросив ногу на ногу. – Спрашивайте, что вас там интересует, или велите отправить в камеру. Не хочу слушать нотации.

Озеровский сел за стол напротив арестованного, вооружился пером, макнув его в чернильницу, прикрученную к столу.

– Ваши супруга и дочь утверждают, будто ваш сын Леонид Канегиссер в последнее время не ночевал дома? Почему? У вас натянутые отношения?

– Отчего ж, отношения у нас нормальные. И довольно пристойные, в отличие от других семей, – с вызовом добавил Иоаким Самуилович, непонятно на кого намекая. – А почему не ночевал… Мой сын – взрослый человек. Имеет право на личную жизнь. К тому же благодаря нынешней власти сегодня многие ночуют не в своих постелях. – Канегиссер сложил руки на груди. – Кому хочется услышать стук в дверь и через полчаса оказаться за решеткой?

– Если человек чист перед законом, никто к нему в дверь стучать не станет.

– Вот только не нужно! – подследственный чуть откинулся на спину, но, не почувствовав преграды в виде спинки, тут же вернулся в прежнее положение. – Оставьте моральные поучения другим.

– Тогда у меня напрашивается следующий вопрос: вам известна причина, по которой Леонид боялся ареста?

– А с чего вы решили, будто Лева боялся? – моментально отреагировал отец убийцы. – По-моему, ареста он как раз и не боялся. Иначе не приходил бы домой ежедневно. Скорее всего, у него появилась пассия.

– Кто? Как зовут? Где проживает?

– Понятия не имею. Да меня сие особо и не интересовало.

– Но вы же отец.

– А вы следователь. Вот у него и спросите. Если захочет открыться перед вами… Кстати, я могу его увидеть?

– К сожалению, с арестованным Леонидом Канегиссером вы сможете увидеться только во время перекрестного допроса.

– Но у меня есть право! Я отец! Он мой сын!

– Как вы правильно только что заметили, взрослый сын. Леонид обвиняется в убийстве. Мало того, он сам признался в покушении. Понимаете, сам. А потому вы его увидите только в нашем присутствии. Под протокол.

Озеровский не увидел, а почувствовал: Канегиссер «потек». Сломался. Теперь его можно было гнуть, ломать. Но именно этого Озеровский и не хотел. Тот, прежний, злой и сопротивляющийся, Иоаким Самуилович был ему более приятен.

– Леву расстреляют? – еле слышно проговорил Канегиссер-старший.

– К сожалению, большевики в июне вернули смертную казнь. Боюсь, так оно и произойдет. Хотя надежда есть – маленькая, мизерная. Но имеется.

Иоаким Самуилович больным взглядом вцепился в зрачки следователя.

– Помогите! – прошептали бледные, обескровленные губы. – Все, что пожелаете! Лева должен жить! Иначе… Роза не переживет смерть Левочки. У нее больное сердце. Сначала Сережа, теперь… Хотите деньги? Не эти совдеповские бумажки. Настоящие. Золото. У меня есть счета в банках. Не здесь. В Лондоне, в Цюрихе. Все что угодно, только помогите!

Инженер стал опускаться с табурета, чтобы пасть на колени.

– Перестаньте. – Озеровский кинулся к подследственному, принялся поднимать того. – Сядьте и успокойтесь. – Голос следователя звучал глухо, так, чтобы за дверью камеры, если вдруг подслушивали, никто и ничего не смог услышать. – Я помогу. Не знаю как, но попробую. Только и вы должны помочь. Мне нужно знать о вашем сыне все. Понимаете, все.

– Но ведь вы можете обо всем узнать от самого Левочки.

– В том-то и дело, что у меня сейчас нет такой возможности.

Иоаким Самуилович потух. На глаза постаревшего мужчины навернулись слезы.

Озеровский вернулся на свое место и продолжил говорить более громким голосом.

– Единственное, что могу вам сообщить: ваш сын находится в этой тюрьме. Ждет приезда высшего чина, из Москвы. И с ним все в порядке.

Канегиссер утвердительно закивал головой. Он понял, что последняя фраза прозвучала специально, чтобы он убедился: сын жив, находится рядом. А значит, можно рассчитывать на свидание. А может, и на нечто большее.

Инженер сунул руку в карман пиджака, вынул из него платок, принялся быстрыми, нервными движениями вытирать покрывшийся крупными каплями холодного, болезненного пота лоб.

– Что? Что вы хотите услышать от меня?

– Начнем с того, что вам известно о том, где проводил ночи Леонид?

– Ничего. Честное слово! Лева всегда был, как бы так сказать, застенчив, скрытен. Даже Сережа Есенин как-то пошутил, что именно с Левы Чехов писал «Человека в футляре». Шутка, но доля истины в ней имеется. Честно признаться, Леонид уже давно не ночевал дома. Больше месяца. Сначала жил у Володи, потом…