Вкус медной проволоки - [6]

- Немцы потопили «Червону Украину»! У Графской...

- Эскадра ушла на Кавказ. Немцы сегодня бомбили в Инкермане стоянку линкора, а его уже и след простыл! Лихо обдурили!..

- Погибла «Абхазия»! Сволочи, санитарный транспорт бомбят, там же кресты!.. Эсминец «Свободный» тоже накрыли...

- Начался третий штурм. Теперь держись...

- Прорвался лидер «Ташкент»!!!

Мы ушли на этом лидере, последнем корабле, которому удалось прорвать блокаду. Погрузка шла ночью. В чёрной воде Камышовой бухты извивались оранжевые змеи. Город горел.

Мы вернулись в Севастополь через два года. В конце мая сорок четвёртого. И я снова увидел бабушку и своих друзей. Среди них не было только Жорки - его увезли в Германию.

- Представляешь, всего за четыре дня до освобождения, - сказал Гешка. - Немцы спасали технику и, чтобы наши не бомбили, брали с собой и женщин с детьми, на палубах держали.

- Изверги! - подтвердил Котька. - А чего стоит их «Лола»!

- Какая «Лола»? - поинтересовался я.

- Обыкновенная, - сказал Котька. - Был у них такой парусник. Во-первых, деревянный, во-вторых, мелкосидящий, а в-третьих, беззвучный, - никаких мин поэтому и не боялся, прямо по минным полям мог ходить, представляешь? Они на нем всякие там бумаги, документы, деньги, взрывчатку, все что хочешь перевозили.

- А что же наши лётчики? Куда они смотрели?! - удивился я.

- Вот в этом вся и штука, - сказал Котька, - что лётчики ничего не могли сделать. Немцы не дураки, похватали на улицах наших пацанов, девчонок; лётчики наши полетят, смотрят: дети на палубе - и айда обратно, кто ж детей бомбить будет. Да ты у Нонки спроси, она тоже на «Лоле» была.

- А-а, - отмахнулась от меня Нонка. - Была да сплыла. Пару рейсов на шхуне сделала в Констанцию, а как вернулись в Севастополь, я ночью за борт - и привет, а чего это ты интересуешься?

- Да так, - сказал я, - интересно.

- Что ж тут интересного?! Я вон от холода чуть ко дну не пошла, сам знаешь, какая вода в марте. Еле доплыла, а ты говоришь интересно, чудак человек. - И она отпустила мне в лоб такой шалабан, так щёлкнула, что у меня из глаз искры посыпались. - А скоро наши катерники освободили ребят. Понял?

- Ладно, поговорили, - сказал я и, повернувшись, пошёл к калитке. «Ну и вредина же она», - думал я, потирая лоб.

А Вовка Урбас сразу стал врать. Рассказывал, как он подрывал немецкие танки и стрелял по немцам из «максима». Нонка один раз не выдержала его трепотни и хорошо ему дала, так, что он заревел и пошёл матери жаловаться. А мать выскочила на улицу и орала во все горло, какая Нонка хулиганка. Урбаса мать, кажется, собиралась не только орать, но и еще кое-что сделать. Она схватила палку и пошла к нам.

- Посмотри, какая нервная, - сказала Нонка и смылась вразвалку.

А потом ей неожиданно дали медаль. Ей дали медаль после того, как в газете появилась статья и фотография. Один боец рассказывал, как они наступали на Севастополь, как они взяли Сапун-гору и как повели наступление на Херсонес. Когда наши дрались, изнемогая от усталости и жажды, худенькая девчонка, пробираясь ползком среди выстрелов и взрывов, стала приносить во фляжках воду. И каждая капля этой драгоценной влаги вливала силу в усталых бойцов. И на фотографии Нонка протягивала флягу улыбающемуся матросу с автоматом. И когда наш директор увидел фотографию, он очень удивился, потому что Нонка не была отличницей, а даже наоборот, но он всё равно куда-то пошёл, и Нонке дали медаль.

А теперь Вовка тоже нацепил медаль и пришел на утренник в школу. Он стоял в кругу и во всю глотку горланил: «На нас девчата смотрят с интересом, мы из Одессы моряки». Тоже мне Лемешев нашёлся.

Когда он кончил петь, девчонки ему безбожно зааплодировали, и он стоял и сиял, как электрическая лампочка.

Потом я видел, как Нонка подошла к нему и пожала ему руку.

- Ты меня извини, - сказала она, - что я тебя тогда...

- Чего уж там, - сказал Вовка. - Кто старое вспомянет, тому глаз вон.

Меня чуть не стошнило от этой сцены. Еще вчера его мать приходила к нам и показывала моей маме фотографии, и везде она была с медалью. Она рассказывала про блокаду и говорила, что Вовка был дистрофик и не вставал с кровати, что даже она на него махнула рукой.

Тут ко мне подошёл Котька. Он был в новой белой рубашке с пионерским галстуком.

- Видел Вовку? - восхищённо спросил он. - Морячок. С медалью. Я потрогал - настоящая.

- Дистрофик твой Вовка, - сказал я, - а медаль у него известно откуда.

- Завидуешь, - сказал Котька, и в глазах у него появилось то самое выражение, после которого у нас с ним всегда начиналось...

- Ну что, сейчас? - спросил я.

- Хоть сейчас, - сказал Котька.

- Рубаху твою жалко, - сказал я.

Котька совсем разволновался.

- Да?! - сказал он.

- О чем это вы? - спросил Вовка и положил руку Котьке на плечо.

- Слушай, Вовка, дай Котьке поносить медаль, пока у тебя мать не отобрала. Он отличный парень, не хуже тебя. Сам он стесняется попросить, - сказал я.

Вовка не понял, что ему я сказал. Он посмотрел на Котьку, потом похлопал его по плечу и важно сказал:

- Её, Котька, заслужить надо. Я, брат, у Средней Рогатки два танка поджёг, зря её не дают. - И он ушёл походкой бывалого моряка.