Вкус греха. Долгое прощание - [46]

Он набрал ее номер, и она взяла трубку.

Вера узнала его, а у него бешено забилось сердце. Как колокол. Он сказал:

— Я тебе звонил на телевидение.

— Я знаю, — ответила она, — мне передали. Наверное, увидел?

— Да. Но я все равно бы позвонил, как-нибудь да разыскал. Я был на твоей старой квартире…

Она помолчала, может быть, удивилась, что он и там побывал.

— Ну и как?

— Они давно потеряли бумажку с твоим номером… Мне ваша строгая дама дала твой телефон. Я поклялся ей, что я не телепоклонник, а истинный.

— Ты давно здесь? — спросила она.

Они были здесь уже неделю, но Митя этого сообщать Вере не собирался:

— Три дня, а что? Полагаешь, что я звоню тебе после месяца присутствия?

— Все возможно, — ответила она. Вообще она говорила холодно и спокойно, конечно, у нее есть причины говорить таким тоном, ведь прошло три года!

— Ты замужем? — задал наконец он самый мучающий его вопрос. Она ответила:

— Нет.

Все в нем вспыхнуло от внезапного счастья:

— Ты свободна сейчас? — спросил он.

— Да, — ответила она просто.

— Ты можешь встретиться со мной? Хочешь? — уточнил он.

— Могу.

— Сейчас? — Он дрожал, боясь, что она что-нибудь придумает и откажет.

— Но почему так срочно? Смотри, какой дождь… — чуть отказываясь, протянула она.

— Дождь? Разве это помеха? — усмехнулся он, — Сейчас. Хорошо?

— Ну, хорошо, давай сейчас, — откликнулась она тем же спокойным голосом. — Только на улицу я не выйду — у нас льет, как из ведра…

— Где это находится — «у вас»? — спросил он.

— На Чистых прудах… Приезжай ко мне, если уж так…

— Да, так, — ответил он.

Вера продиктовала адрес.

Выбежав из будки, он вспомнил, сколько у него денег в бумажнике? — достаточно! — и стал ловить такси.

Он не был похож на дипломата в отпуске — старый плащ, волосы, всегда ухоженные, висели мокрыми прядями, на ногах — кроссовки, взгляд безумный.

Митя поднялся на пятый этаж и дрожащей рукой позвонил в квартиру.

Вера открыла ему и рассмеялась.

— На кого ты похож!

Митя смутился. Он даже не пригладил волосы!

А Вера была великолепна. Волосы ее, тщательно расчесанные, свободно лежали по плечам. Лицо — молодое, свежее, спокойное.

Она стала подкрашиваться более интенсивно, и ей это шло.

И немного раздалась: плечи, грудь, бедра. Только талия осталась такой же тонкой.

Митя с немым восторгом Смотрел на нее.

Она ввела его чуть не за руку в квартиру и сказала:

— Снимай свое мокрое барахло.

Он снял плащ, причесался.

И через минуту перед ней стоял прежний Митя, только чуть постаревший, чуть погрузневший… Митя в начале излета. «…Как ужасно, что всем нам приходится стареть… — подумала Вера. — Это не идет никому, но Мите — особенно! Пока еще мало заметно, — пожалуй, только ее придирчивому неравнодушному глазу…»

— Идем, — сказал она, — я сегодня дома, и потому у меня есть обед…

— Я в таком виде, что только для кухни… — пошутил Митя, но как-то грустно.

Он увидел, что квартира очень маленькая, но двухкомнатная.

Они прошли в комнату. И Митя узнал толстое старое кресло, в котором он сиживал тогда у нее… И тут же в него угнездился.

Вера рассмеялась:

— Все в него садятся! Никто в современное не плюхается!

…Кто же эти «все»? Конечно, у нее кто-то был, а может, и есть?.. А что ты хотел? Чтобы она была тебе верна, как Ярославна? Стояла на башне, глядя в сторону Америки? Так было. Но ты не сумел сохранить. Она благожелательна и холодна, как снежок…

Вера спросила, не хочет ли он пообедать? Он ответил, что хочет выпить с ней, и пусть она не скачет по квартире, а даст на себя посмотреть. Но она все же ушла на кухню.

Митя внимательно оглядел комнату, пытаясь найти следы мужчины. Таких следов он пока не увидел, но вот дверь во вторую смежную комнату была закрыта плотно. Там — спальня. И возможно там — те самые улики…

Митя горел от ревности. Он попросит показать ему квартиру! Вот он что сделает! Она не сможет ему отказать, и возможно, тогда он что-то и увидит…

«…Ну и что? — спросил он себя. — Что ты сделаешь? Уйдешь? Не смеши сам себя!»

Пришла Вера, неся тарелочки с закуской и бутылку коньяка.

— У тебя дома коньяк! — со значением протянул он. — А для кого, если не секрет?

— Ну, вот для тебя сегодня, — ответила она, нимало не смущаясь.

Чужая, — решил вдруг Митя, и забрезжило, что с ней ничего не выйдет. Что-то в ней страшно изменилось!..

Она присела против него и как-то совсем по-прежнему сказала:

— Митя, давай выпьем! Мне так хорошо сейчас с тобой.

…Но все равно не так! Не так она сказала! Не как к мужчине она обратилась, а как к мальчику, младшему братишке, которого любит по-родственному и давно не видела.

— За тебя, — приподнял Митя рюмку, — за нас… Если можно?..

— Отчего же нельзя? — улыбнулась она (он возненавидел ее сегодняшнюю улыбку — такую спокойную и лучезарную, телевизионную).

— Все можно, Митечка… — сказала она с какой-то странной интонацией, но снова приклеила улыбочку.

— Ты стала другая, — Митя посмотрел ей прямо в глаза, — будто зритель в зале, на комедии…

— Трагикомедии, — ответила она и снова улыбнулась.

…Ах, гадкий мальчик! Тебе все хочется по живехонькому ходить! Чтобы все дышало и трепыхалось. С кровью и мясом чтобы. А у меня гемоглобин кончился! Придется иметь дело с тем, что есть. Посидим, поиграем в слова, подурачимся… А у Лели, совсем недалеко отсюда, играет твой сын Митечка, но ты об этом никогда не узнаешь!..