Вкратце жизнь - [33]

– Жизнь вообще сложнее, чем кажется на первый взгляд, – с юным хамством ответил я мудрому Фейну, и мы пошли пить чай.

По-моему, это была наша последняя встреча. Он уехал в Германию, где успешно профессорствует под именем Герман Андреев.

Еще один неожиданный привет из школы я получил в подозрительном сарае на краю Москвы.

Просочилась информация, что будет левый показ запретного чаплинского “Великого диктатора”. Не задумываясь, сел в указанный рейсовый автобус с трехзначным номером, вышел на конечной. Стал озираться.

Пустырь. Помойка. Через дорогу – большой сарай. Не похоже, что обитаемый.

Вокруг озиралось еще несколько столь же подозрительных персонажей.

Мы переглянулись. “Там?” – молча, одними глазами спросили меня. “Сомневаюсь, но больше негде”, – так же молча ответил я, и мы пошли к сараю.

Опоздали, было уже темно, сели на ближайшую лавку.

Пошел чаплинский фильм, и тут я услышал голос переводчика-синхрониста, такой знакомый кляузный голос Игоря Яковлевича Вайля, учителя английского языка из Второй школы.

Я у него не учился (поскольку “француз”), мы вообще были не очень знакомы, но когда после фильма зажгли свет и мы увидели друг друга – обнялись. Два взрослых несентиментальных мужика.

– Орфей в объятиях Морфея, – хмыкнула Зоя, когда я рассказал ей про финал встречи с Вайлем.

Я забежал навестить ее в 57-ю матшколу, где она тогда создавала гуманитарное отделение, и впервые увидел Зою в полной растерянности.

Она всегда преподавала самым старшим, а тут взяла малышей, пятый класс.

Пятиклассники копошились вокруг Зои, как придворные на питерском памятнике у ног Екатерины Великой.

– Ну что я буду с ними делать? – вопрошала Зоя, но все же пустила меня посидеть на задней парте.

Малыши испуганно взирали на известную всей Москве грозную учительницу словесности, начавшую с вполне банальных вопросов, кто что читал летом. Список оказался типичным для пятиклашек – сказки, приключения, фэнтези.

Ответы на вопрос, почему они читали эти книжки, тоже были банальны: увлекательный сюжет, не знаешь, что еще приключится с героями, чем дело кончится.

И тут она мне подмигнула (фишка!) и спросила: а кто из вас что-нибудь перечитывал? Кто читал книжку, которую уже читал раньше?

Поднялось немало рук.

– А зачем? – невинно удивилась Зоя. – Ведь сюжет известен, что с кем будет дальше – вы отлично знаете. Почему же вы их перечитывали?

И вот тут-то из их собственных ответов на этот Зоин вроде бы бесхитростный вопрос пятиклашкам постепенно открывалось, что есть такие удивительные книжки, в которых перипетии сюжета – совсем не главное, которые притягивают чем-то другим, заставляя перечитывать по многу раз знакомые почти наизусть страницы.

Они смешно подбирали слова, искренне пытаясь объяснить не учителю, а самим себе – чем же, если не сюжетом, так интересны их любимые книжки.

Зоя помогала, уточняла, легко, естественно, как будто они сами до всего этого дошли, смогла подвести их к пониманию, чем отличается просто занятная книжка от той литературы, которой они и займутся на уроках.

Я почувствовал, что завидую этим пятиклашкам и не прочь еще раз пройти этот путь.

Хоронили Зою Вторая школа и Пятьдесят седьмая – вместе.

Повсюду стояли выпускники – молодые и седые.

Время от времени слышался сдавленный неуместный смех – вспоминали ее коронные словечки и фразы.

Ребята, с которыми она когда-то ездила в Одессу на экскурсию, рассказали, как Зоя подвела их к покосившемуся забору на неприметной улочке и со своей непередаваемой интонацией сказала: “Возле этой калитки мне было восемнадцать лет”.

Шеф

Когда мы учились в школе, наш директор Владимир Федорович Овчинников, молодой, здоровый, мрачноватого вида мужик в больших роговых очках, наводил на нас страх и трепет.

Голос он не повышал никогда. Боялись его панически.

Слово его было справедливым, и оно же было последним. Выгнал – прав, не выгнал – тоже прав. Это не обсуждалось.

С выпускной фотографии класса на нас смотрит интересный, представительный, видный (как тогда говорили) мужчина.

Похоже, именно положительный вид Владимира Федоровича, вылитого героя советского кино – мудрого секретаря райкома и одновременно мечту всех трудящихся женщин, долго вводил в заблуждение идеологические органы.

К тому же, будучи некогда комсомольским работником (грехи молодости), Овчинников был способен говорить с ними на их языке без предательского акцента, что до поры до времени тоже внушало доверие.

Жена шефа, Ирина – маленькая, очень живая, подвижная, – составляла с ним, таким большим, солидным, основательным, презабавную пару.

Ирина Григорьевна Овчинникова работала в “Известиях”, писала проблемные статьи про образование, но каким-то образом она тоже являлась неотъемлемой частью Второй школы.

Они и жили поначалу при школе, в “директорской квартире” (фишка тогдашних образовательных учреждений), пока не получили жилплощадь в новом доме неподалеку.

Жизнь при школе, учитывая особенности второшкольников-физматов, создавала свои проблемы.

Однажды 7 ноября, когда вся страна отмечала свой самый главный идеологический праздник и школа, естественно, не работала, один восьмиклассник пришел-таки с утра пораньше с портфелем и готовностью учиться, долго дергал ручку запертой двери и в полном недоумении (все закрыто, никого нет) позвонил в дверь директорской квартиры, перебудив мечтавшего наконец выспаться Владимира Федоровича и все его семейство.