Византийская культура - [9]
Но проходит немного времени, и отношение к выморочным землям начинает меняться. В XI в. монастыри добивались специального разрешения на передачу им опустевших наделов, претендовали на получение «избыточной» земли, не записанной за ними в податных списках. Имеем ли мы дело с частными случаями, с особо благоприятными условиями для сельского хозяйства — или же в Византии действительно происходит переоценка отношения к земле и ее реальная ценность начинает заметно превосходить сумму взимаемых с нее налогов?
Что касается скотоводства, то оно, по-видимому, переходило к более продуктивным формам. Здесь опять-таки следует обратиться к археологическому материалу. Соотношение костей крупного рогатого и мелкого скота, обнаруженных при раскопках античных поселений в приду-найских областях, выражалось цифрами 1,33:1; к концу XII в. количество костей крупного рогатого скота, найденных в этом районе, уже в три с половиной раза превышало количество костей овец и коз. Впрочем, мы не знаем, когда совершилась эта перемена и происходила ли она только здесь или по всей империи.
О других отраслях сельского хозяйства мы знаем еще меньше. Византийское пчеловодство, по всей видимости, процветало в это время: сохранилось любопытное замечание еврейского писателя Самуила бен-Мейра, жившего в XII в. в Северной Франции, по словам которого разведение пчел стояло в «греческом царстве» на несравнимо более высоком уровне, нежели у него на родине.
Все эти предположения — поневоле очень и очень смутные — находят известное подкрепление в наблюдениях за ходом демографических процессов. По-видимому, в XII в. уменьшается количество забрасываемых деревень — и параллельно этому можно отметить оживленное строительство городов и крепостей (как на Балканах, так и в Малой Азии). (По подсчетам Э. Антониадис-Бибику, в Греции второй половины XI в. можно фиксировать 83 запустевшие деревни, в первой половине XII в.—10, во второй половине XII в, — 20. ) Помимо внутреннего прироста рост населения в Византии имел и иной источник: на ее территории в это время расселяются массы пришельцев извне. Тем самым демографическое движение в Византии коренным образом отличается от судеб населения в Западной Европе, где в XI—XII вв. наряду с внутренней колонизацией (освоением лесных пространств) имел место отлив населения в соседние и заморские территории. Византия не только не переживала массового отлива, но, наоборот, оказалась в состоянии инкорпорировать сравнительно многочисленные, хотя и не поддающиеся точному исчислению, группы иноплеменного населения.
Подобно тому как окружающая византийца природа была резко разделена надвое, на мир долин и гор, и хозяйственная жизнь его складывалась в отчетливой двойственности. Распространившиеся с наступлением средневековья натурально-хозяйственные принципы экономики существовали бок о бок с развитым ремеслом и столичной роскошью, казавшимися в этих условиях неправдоподобными. Преодоление хозяйственных трудностей, обнаружившихся в VII столетии, было достигнуто в Византии главным образом за счет возрождения традиций римской хозяйственной системы, и ее поддержание казалось тем более оправданным, что некоторое время византийцы жили богаче своих западных современников, производили больше хлеба, торговали более дешевой одеждой, умели делать лучшее стекло, ткани, кувшины и серьги. Традиционализм, равнение на римские образцы стали здесь принципом хозяйственной жизни, несмотря на отход от этих образцов в отдельных отраслях. Экономический подъем XI—XII вв. хотя и затронул Византийскую империю, но затронул ее, по всей видимости, в меньшей степени, чем Италию и страны к северу от Дуная. Позднее же Византия начинает быстро отставать от передовых стран Западной Европы и превращается в аграрный придаток Италии, в сферу приложения капиталов и энергии венецианских и генуэзских купцов.
Глава II. Социальные связи
Основной ячейкой византийского общества была семья. Она образовывала домохозяйство, простейший экономический коллектив. В нормальных условиях она занимала отдельный дом — жить вместе с другой семьей, за перегородкой, через которую проникал запах готовящихся блюд, казалось византийцам несчастьем, признаком крайней бедности.
Если сравнивать византийскую семью с римской, бросается в глаза упрочение ее внутренних связей. Римлянин был прежде всего гражданином, членом городской общины — муниципия. В Византии общественная жизнь стала фикцией: торжественные процессии и пышное богослужение давали известное удовлетворение эстетическим и религиозным, но отнюдь не политическим потребностям людей. И потому они все более замыкались в семье.
Упрочение семьи начиналось с формализации брака. Согласно римским нормам, он заключался без каких-либо формальностей, по одному только согласию сторон — в Византии брак должен был оформляться специальными обрядами, включавшими в себя церковное венчание. Запад в раннее средневековье, по-видимому, не пошел так далеко по пути формализации бракосочетания. Сохранился любопытный документ IX в. — послание папы римского Николая I, который прямо отметил различие визайтийской н западной практики: в то время как греки объявляли греховным брак, заключенный вне церкви, в средневековом Риме сохранялся принцип «брачного согласия как достаточного условия создания семьи.
Эта книга, написанная в конце 70-х гг. XX века, нисколько не потеряла своей актуальности и интереса. Она публикуется сейчас впервые, поскольку ее автор эмигрировал в 1978 г. в США, и все сданные им в печать рукописи, естественно, тут же были отвергнуты издательствами. Книга носит популярный характер, рассчитана на самые широкие круги любителей истории и тем не менее основана на многочисленных и глубоких исследованиях автора. В ней присутствует занимательный исторический сюжет, основанный на сообщениях византийского историка XII века Никиты Хониата, но сюжет этот отнюдь не главное, а скорее средство и рамка для рассуждений и любопытных наблюдений над бытом и нравами византийцев.Книга — широкая панорама жизни Византии, увиденная глазами А.
Монография посвящена актуальной научной проблеме — взаимоотношениям Советской России и великих держав Запада после Октября 1917 г., когда русский вопрос, неизменно приковывавший к себе пристальное внимание лидеров европейских стран, получил особую остроту. Поднятые автором проблемы геополитики начала XX в. не потеряли своей остроты и в наше время. В монографии прослеживается влияние внутриполитического развития Советской России на формирование внешней политики в начальный период ее существования. На основе широкой и разнообразной источниковой базы, включающей как впервые вводимые в научный оборот архивные, так и опубликованные документы, а также не потерявшие ценности мемуары, в книге раскрыты новые аспекты дипломатической предыстории интервенции стран Антанты, показано, что знали в мире о происходившем в ту эпоху в России и как реагировал на эти события.
Среди великого множества книг о Христе эта занимает особое место. Монография целиком посвящена исследованию обстоятельств рождения и смерти Христа, вплетенных в историческую картину Иудеи на рубеже Новой эры. Сам по себе факт обобщения подобного материала заслуживает уважения, но ценность книги, конечно же, не только в этом. Даты и ссылки на источники — это лишь материал, который нуждается в проникновении творческого сознания автора. Весь поиск, все многогранное исследование читатель проводит вместе с ним и не перестает удивляться.
Основу сборника представляют воспоминания итальянского католического священника Пьетро Леони, выпускника Коллегиум «Руссикум» в Риме. Подлинный рассказ о его служении капелланом итальянской армии в госпиталях на территории СССР во время Второй мировой войны; яркие подробности проводимых им на русском языке богослужений для верующих оккупированной Украины; удивительные и странные реалии его краткого служения настоятелем храма в освобожденной Одессе в 1944 году — все это дает правдивую и трагичную картину жизни верующих в те далекие годы.
«История эллинизма» Дройзена — первая и до сих пор единственная фундаментальная работа, открывшая для читателя тот сравнительно поздний период античной истории (от возвышения Македонии при царях Филиппе и Александре до вмешательства Рима в греческие дела), о котором до того практически мало что знали и в котором видели лишь хаотическое нагромождение войн, динамических распрей и политических переворотов. Дройзен сумел увидеть более общее, всемирно-историческое значение рассматриваемой им эпохи древней истории.
Король-крестоносец Ричард I был истинным рыцарем, прирожденным полководцем и несравненным воином. С львиной храбростью он боролся за свои владения на континенте, сражался с неверными в бесплодных пустынях Святой земли. Ричард никогда не правил Англией так, как его отец, монарх-реформатор Генрих II, или так, как его брат, сумасбродный король Иоанн. На целое десятилетие Англия стала королевством без короля. Ричард провел в стране всего шесть месяцев, однако за годы его правления было сделано немало в совершенствовании законодательной, административной и финансовой системы.
Владимир Александрович Костицын (1883–1963) — человек уникальной биографии. Большевик в 1904–1914 гг., руководитель университетской боевой дружины, едва не расстрелянный на Пресне после Декабрьского восстания 1905 г., он отсидел полтора года в «Крестах». Потом жил в Париже, где продолжил образование в Сорбонне, близко общался с Лениным, приглашавшим его войти в состав ЦК. В 1917 г. был комиссаром Временного правительства на Юго-Западном фронте и лично арестовал Деникина, а в дни Октябрьского переворота участвовал в подавлении большевистского восстания в Виннице.