Византия в эпоху иконоборчества - [3]

.

Опасность была велика, как никогда ранее, и, казалось, нет никакой возможности избавиться от нее. Но на этот раз арабам противостоял не мечтательный Филиппик и не дистанцировавшийся от государственных забот благочестивый Феодосий III, а гений военного искусства и талантливый организатор. Хотя известий об этом нашествии в летописях сохранилось немного, но, исходя из событий предыдущих лет, можно без особого труда оценить масштаб воинского подвига нового императора.

Первоначальная ситуация не предвещала Льву III ничего хорошего: армия практически отсутствовала, и сформировать ее за такое короткое время едва ли было возможно — после стольких дворцовых переворотов и полной дезорганизации государственного управления казна оставалась пустой. Тем не менее, отдавая себе отчет, как христианин, что «победу на войне дает не многочисленность войсковых сил, а сила, исходящая от Бога»[12], император не забывал и о своих личных обязанностях, как царя, по защите государства. Прирожденный стратег, Лев в полном объеме использовал немногие возможности, которые ему отпустило время. Едва войдя в Константинополь, он уделил большое внимание укреплению города — благо, что император Анастасий II в свое время потрудился в этом отношении на славу; теперь его труд очень пригодился.

Затем Лев Исавр собрал весь римский флот, вооружив его «греческим огнем», и разработал план морской кампании. Кроме того, он велел изготовить огромную цепь, позволяющую перегородить вход в пролив, и тем самым не позволил сухопутной армии арабов высадиться непосредственно у крепостных стен Константинополя. Наконец, царь использовал союзнические отношения с болгарами и привлек варваров к войне с мусульманами. Небольшие по численности римские отряды, наверняка из вооруженных сил своей фемы, он также мобилизовал для защиты столицы. Казалось, что этого было очень мало, чтобы рассчитывать на успех, но в руках талантливого военачальника и этот минимум оказался достаточным для победы.

Мусульманский флот подплыл к городу, который в считаные месяцы был подготовлен энергией Льва Исавра к обороне. Завидев Константинополь, арабы стали на якоря, но через 2 дня подул попутный южный ветер, и враги обложили византийскую столицу. Однако в результате этого арабский флот оказался разделенным на две части, чем и воспользовались византийцы. Отставшие от быстроходных кораблей 20 тяжелых судов с арабскими воинами (по 100 человек на каждом) медленно продвигались по морю, когда Лев направил против них свои суда с «греческим огнем». Как и раньше, арабские корабли горели, как факелы, — никто не успел прийти к ним на помощь. В результате завязавшегося морского сражения враги понесли большие потери. В тот же вечер арабы попытались подойти к сухопутным укреплениям римлян, но, по несколько неопределенному выражению летописца, «намерение их рассеял Бог молитвами Святой Богородицы»[13].

Арабам не оставалось ничего другого, как стать лагерем вдали от города и приступить к длительной осаде, которая уже тем была неэффективной, что не предполагала полной блокады Константинополя. Наверное, они надеялись, что время истощит силы осажденных, но император заранее озаботился снабжением гарнизона и горожан, и византийцы не ощущали недостатка в пище, в отличие от мусульман. Было сделано несколько штурмов, стоивших арабам неимоверных усилий и страшных потерь — и все без результата. В отличие от сарацин потери византийцев были ничтожными: ведь их охраняли высокие и крепкие стены, преодолеть которые врагу было не под силу.

Месяц менял месяц, приближалась нелегкая фракийская зима, в этот год выдавшаяся особенно холодной и длинной. Проблема осложнялась еще и тем, что по своему обыкновению арабы направились в этот поход, не особенно задумываясь о тыловых коммуникациях. Привыкнув к тому, что сама война должна кормить их, арабы не запаслись продовольствием и теплой одеждой, не подготовили ни продовольственных обозов, ни фуража. Изначально, идя в поход, каждый воин взял с собой всего лишь 2 кг зерна на первое время, рассчитывая кормиться с захваченной территории. Увы, на этот раз старая испытанная стратегия дала сбой[14].

Вскоре полководец Масальма со своей армией начал испытывать уже очень большие трудности, не надеясь найти против них хоть какой-то рецепт. В один момент времени, казалось, забрезжила надежда: 1 октября 717 г., в пятницу, Сулейман умер от несварения желудка, его место занял Умар II ибн Абдулазиз (717–720), и Масальма молил Небо, чтобы тот дал долгожданный приказ о снятии осады.

Но новый халиф горел желанием добыть в бою громкую славу, а потому надеждам Масальмы не удалось сбыться. Более того, рожденный в роскоши, как все Омейяды, Умар скоро оставил радости жизни и стал ревностным мусульманином, горевшим религиозным жаром. Разумеется, вместо долгожданного отступления Масальма получил приказ приступить к более активным действиям. Для этого новый правитель арабов обещал своему полководцу сильные подкрепления и продовольствие.

Несколько слов скажем о халифе Умаре, личности далеко не ординарной для своего времени. Мужчина 35 лет, смуглый и с изящными чертами лица, враг роскоши и поборник старых традиций времен пророка Мухаммеда, он должен был решить многие задачи, накопившиеся к моменту его правления. Возрастающий налоговой гнет на всех иноверцев породил глухое недовольство среди них, которое могло вылиться наружу в любой момент. С учетом того, что завоевания арабов многократно увеличили их количество, это стало серьезной проблемой. И халиф немедленно продемонстрировал свои добрые намерения: глава налогового ведомства Египта, некто Усам ибн Зайда, был освобожден от своей должности за жестокость и творимые беззакония. К великой радости коптов-христиан, его не просто посадили в тюрьму, но и заковали в оковы, которые снимали лишь во время молитвы. Помимо этого, Умар восстановил иммунитет иноверческого священства, а также права иудеев и христиан на завещание имущества, отобранные в прежние годы