Виза в пучину - [29]

— Получилось, что я всех ввел в заблуждение. Но ведь я видел эти предметы собственными глазами, — снова и снова заводил доктор, будто бредил или раздумывал вслух. От напряжения у него даже испарина выступила на лбу.

— Я могу подтвердить, — уверенно проговорил Ватрас. — Там были объемистые свертки и несколько коробок из-под сигарет.

— Вот именно! — оживился врач.

— Значит, — резюмировал Ватрас, — хозяин контрабанды учуял неладное и перепрятал товар.

— Вот-вот, — качнул головой доктор. — Но я попал в нелепую ситуацию перед нашим начальством и пришел к тебе за помощью. Подтверди, голубчик…

Он говорил спокойно, но лицо у него было напряженное и какое-то недоверчивое, как у человека, который лишь теперь отдавал себе отчет в том, что инцидент свершился и что исправить ничего уже нельзя.

— Конечно, подтвержу. Я ведь сам доложил старшему офицеру о посторонних предметах, — горячо заверил матрос.

— Вот и прекрасно, — улыбнулся доктор. Но улыбка тут же сползла с его лица, и он сипло произнес. — Хорошо, если просто контрабандный товар. А если взрывчатка?.. Мы с тобой, голубчик, можем быть на прицеле у опасных людей…

Доктор вдруг натужно, будто с грузом на плечах, поднялся, шагнул к иллюминатору и уставился на соседний пирс, заложив руки за спину.

— А что греха таить, — прервал затянувшуюся паузу Ват-рас. — Многие члены экипажа зарабатывают себе на жизнь контрабандой!

— Время сейчас смутное — на одну зарплату прожить нельзя, — согласился доктор. — Каждый промышляет, как может. От простого матроса до командиров.

— Идет молва, — заметил Ватерс, — что наши капитаны за каждое выданное ими разрешение въезда на паром чужой машины получают кучу денег зелеными?

— Дыма без огня не бывает… Превратили судно в проходной двор, — взорвался врач, но тут же остыл и тихо добавил: — Но я их не виню.

— Почему? — удивился Ватрас.

— У капитанов нет выхода! В порту — царство мафиозных кланов, которые диктуют свои условия всем, включая капитана парома. К великому сожалению, эти условия надо соблюдать, в противном случае…

— И что же в противном случае? — повторил матрос.

— Мы живем в стране, — доктор говорил медленно, как бы подбирая нужные слова, — где сегодня не действуют никакие законы и предписания, и нет никого, кто бы мог контролировать их соблюдение. Кто бы мог защитить честных капитанов от бандитов…

Он затравленно посмотрел в иллюминатор и неожиданно заспешил:

— Ладно. Я пойду. — Переступив порог каюты, он резко обернулся. — Так что, голубчик, нам с тобой надо предельную бдительность проявить и не позволить себя выбросить за борт…

У Ватраса выработалась привычка — отход парома сопровождать на открытой палубе. Его восторгала эта минута, когда гигантское корабельное тело вздрагивало и нехотя отползало от причала, оставляя кружевную пену. Натужено взревев двигателем, рокоча и кряхтя, оно медленно разворачивалось и, наконец, нацелившись носом на заморские берега, судно увеличивало скорость, наматывая на свои винты морские мили.

Старт гигантского ковчега весом в четырнадцать тысяч тонн и с полутора тысячами человеческих душ на борту вызывал у него бурю эмоций. Но сегодня он обозревал горизонт без особого восторга, ощущая необычную грусть. Он взглянул на небо. Холодный северный ветер кружил над морем взбухшие облака, которые подплывали к берегу и изрыга-лись дождем. Ему вдруг захотелось позвонить своей жене, очень захотелось. Он достал мобильный телефон и набрал номер.

— Я отчалил, дорогая — посиневшими губами, ронял он слова. — До встречи, Рут.

— Мне твой голос не нравится. Случилось что-нибудь?

— Все нормально. Просто я стою на холодном ветру.

— Я тут вздремнула немножко, и мне снилась большая вода, много-много воды, сквозь которую плыл ты. Не плыл, а вроде бы скользил, струился… К чему бы это?

— Не верь снам, — спазмы в горле перебивали ему дыхание. — Я люблю тебя, Рут.

— Я тоже тебя очень люблю и с нетерпением жду твоего возвращения.

— Пока, — прошептал он и выключил телефон.

И чем дольше он оставался наедине с собой, здесь, на открытой палубе, тем острее и неотступнее преследовала его память о жене. Неосязаемое ощущение сквозящей вокруг тревоги прошивало его душу невидимыми нитями. Такого чувства он ранее не испытывал, отправляясь в море.

Он поднял глаза к небу и беззвучно молил Бога, чтобы рейс прошел благополучно, а над ним чередовались разорванные куски грифельных облаков, неся сырость и дождь.

— Цыганке вела себя странно, — шептал он. — Она мне настроение испортила…

И когда тяжелая рука легла ему на плечо, Ватрас вздрогнул и резко обернулся — перед ним вырос судовой врач..

— Ты шепотом грехи замаливаешь, — улыбаясь, проговорил он. — Застыл, как статуя.

— Застынешь, как статуя, — горько усмехнулся матрос. — Когда на душе кошки скребут…

— Советую тебе выпить чашечку горячего кофе и что-нибудь покрепче.

— В моей каюте ваша недопитая бутылка…

— Мне нельзя, — вздохнул Богданов. — Я на медицинской вахте.

Он заторопился на рабочее место. Ватрас последовал совету старшего товарища и спустился на пятую палубу, где в кормовой части располагался караоке-бар.

Здесь царило веселье. Публику развлекал своими шутками популярный шведский певец и шоумен Пьер Изаксон. Пассажиры смеялись, аплодировали, слушали музыку — им было уютно и хорошо. Только Ватрасу было не до смеха. Он снова и снова прокручивал в голове неприглядные события текущего дня. А потом всплыло лицо Кристаповича, с которым он столкнулся за полчаса до отхода парома. Возможно, эта встреча вызвала в нем непонятное чувство. А, скорее всего, терзал душу загадочный инцидент с цыганкой. Казалось, она присутствовала здесь, ее песочного цвета глаза будто плавали в сигарном дыме…