Витязи морей - [59]

Что он мог себя показать в рукопашной, в этом не сомневались его однополчане, но раньше не приходилось — не было случая. Гвардейские полки стояли в Петербурге и около него, и казалось, что век будут так стоять, предназначенные для царских смотров и парадов.

Но когда в июне 1812 года невиданная до того армия Бонапарта в шестьсот тысяч человек перешла через пограничную с Пруссией реку Неман и вторглась в Россию, то пришлось двинуть на защиту Москвы и гвардию.

Фамилии часто бывают будто припаяны к людям — клещами не оторвешь; так кто-то припаял предку Леонтия фамилию живописную — и попал в точку.

Теперь нет уже почти нигде лихих троек, а в старой России без троек не было дорог; и в каждой тройке — коренной. Коренник был самым дюжим, самым видным, самым надежным конем.

Пристяжки вели себя легкомысленно: они извивали шеи змеями, держа головы наотлет, точно озабочены были только красотой бега; дуг им не полагалось, оглобель тоже — только шлеи. Но, впряженный честно в оглобли, подтянутый расписной дугой, коренник держал голову прямо кверху, глядел строго, слушал поддужный колокольчик, не прядая ушами, тянул экипаж ревностно, за что и пользовался неизменным уважением густобородого кучера, щедрого на раздачу кнута обеим пристяжкам.

Часто говорило о Леонтии Коренном начальство на смотрах, обращаясь к командиру третьей гренадерской, то есть девятой роты:

— А правофланговый у вас молодчага!

Но командир роты это и сам знал, а солдаты-одноротцы, даже одних лет с «молодчагой», не только новобранцы, почтительно звали его «дядя Коренной».

Был он добродушен, как и полагается подобным молодчагам, и, занимаясь «словесностью» с молодыми солдатами, как старослужащий и вдобавок ефрейтор, любил озадачивать их загадками.

Спросит, бывало:

— А ну, что такоича, отгадай-ка: «Был телком, а стал клещом: впился мне в спину, а без него — сгину».

Конечно, куда же молодому деревенскому парню отгадать такое, и Коренной ухмыльнется в усы, крутнет головой и сам скажет:

— Да ведь он из телячьей кожи, ранец-то наш солдатский.

И тут же, к случаю, ввернет еще загадку:

— «Кафтан, хотя бы сказать, черный, а бедный; сапог хотя из себя желтый, а медный; хлеба не молотит, а по ногам колотит». Что такоича?

Это — тесак. Но были у Коренного и еще загадки — о патроне, о пуле, о курке, о пушке, о солдатской пуговице, которая «не платит оброку, а служит без сроку», и о каждой вообще вещи из солдатского обихода: он любил все складное и со смыслом и хранил в памяти, как святыню.

Но самой большой святыней в те времена в бою кроме знамени полка был локоть товарища: в рукопашную ходили густыми колоннами, рассыпного строя не знали, от локтя товарища отрываться считалось тягчайшим преступлением против правил дисциплины. Шла стена, ощетиненная штыками, способная не только выстоять под бешеным натиском конницы, но и обратить ее в бегство. Так было и здесь, в Бородинском бою.

Однако таяла стена под градом ружейных пуль, картечи и пушечных ядер, и вот только тогда, когда разбивалась стена на отдельные куски, звенья, людские толпы, возможно становилось действовать в меру своих личных сил и способностей.

И вот тут-то, когда третья гренадерская (гренадерскими ротами в пехотных полках того времени назывались первые роты батальонов, то есть 1, 5, 9 и 13-я; остальные были «мушкетерские») рота Финляндского полка потеряла в схватке с французами своих офицеров, шестеро солдат во главе с ефрейтором Коренным защищали несколько часов русскую позицию на опушке леса.

Потом, когда все шестеро были представлены к награде — к Георгию IV степени, их подвиг изложен был так:

«Во все время сражения находились в стрелках и неоднократно опровергали усиливающиеся его цепи, поражая сильно, и каждый шаг ознаменован мужеством и храбростью, чем, опрокинув неприятеля, предали его бегству, выгнав его на штыках из лесу, заняли то место, которое ими несколько часов упорно было защищаемо».

Так, не особенно вразумительно, писали о Коренном с товарищами русские полковые писаря двенадцатого года. Но через год пришлось писать о нем одном и полковым писарям французским.

В октябре 1813 года под городом Лейпцигом, в Саксонии, несколько дней подряд шла «битва пародов». Оставив всю свою армию на полях России, Наполеон успел собрать новые силы и дал здесь сражение объединенным войскам русским, австрийским, прусским и шведским. Здесь военный гений величайшего полководца того времени должен был уступить двойному превосходству в силах, и сражение окончилось отступлением Наполеона после огромных потерь, но, и отступая, французы были еще настолько сильны, чтобы вести с собою пленных, даже и раненых.

В числе таких раненых пленных был и Леонтий Коренной.

Если в Бородинском бою сражалось с обеих сторон до четверти миллиона, то в «битву народов», затянувшуюся на пять суток, было втянуто полмиллиона людей при двух тысячах орудий. Казалось бы, совершенно невозможно было здесь проявить себя простому русскому ефрейтору, хотя бы и с Георгием за Бородино. Здесь оспаривали победу великие полководцы, здесь было несколько монархов — русский, французский, австрийский, прусский, неаполитанский (Мюрат), здесь на весы счастья положены были судьбы нескольких государств Средней Европы… И все-таки можно отыскать на карте Германии и на плане великого сражения под Лейпцигом селение Госсу, которое было атаковано Финляндским полком.