Витязь в барсовой шкуре - [11]

Где я в поисках скитался, даже день не зажигался.

Сердцем я тебя дождался. Сердце дай мне обрести.

В мысли, в тайне сокровенной, он живет запечатленный.

Лик его как лик священный. Света нет душе моей.

Мчусь безумный в мир суровый. О, разбей мои оковы.

Дай зажить мне жизнью новой, или, скорбь сгустив, убей».

Чувства полная иного, уж не так теперь сурово

Дева, глянув, молвит слово: «Больше здесь теперь добра.

Ты вражду сейчас посеял, и вражду, печалясь, свеял.

Друга ты во мне взлелеял, я вдвойне тебе сестра.

Если, помощи желая, говоришь, к любви взывая,

Я тебе сестра родная, верь в усердную слугу.

Если сердца не явлю я, обезумленный, тоскуя,

Ты погибнешь. Пусть умру я, но тебе я помогу.

Так внимай моим внушеньям. Отнесись с повиновеньем

К указаньям и веленьям, и придет конец беде.

Если ж слушаться не будешь, состраданья не пробудишь,

Достиженья не принудишь, и, скорбя, умрешь в стыде.

Хоть страдает сердце страстно, но другое — безучастно,

Если ты упрям напрасно. В чем твой долг, ты сам суди».

Витязь, речью довод строя, слово вымолвил такое:

«Где-то странствовали двое. Проходивший впереди

Пал в колодец, не видавши. Задний, быстро подбежавши,

Вскрикнул: «Горе!» Повздыхавши, молвит другу: «Ты пожди,

Здесь помедли. Я же, ловкий, побегу, вернусь с веревкой,

И тебя моей сноровкой кверху вытяну, гляди».

Тот в колодце дивовался, снизу громко рассмеялся:

«А куда бы я девался? Расскажи, куда пойду?»

Так веревкою своею ты, сестра, обвей мне шею,

Без тебя я не сумею разрешить мою беду».

Дева молвит: «Речь угодна мне твоя, и с правдой сходна.

Витязь добрый, благородно мыслишь ты и говоришь.

Коль, блуждая в чужедали, знал такие ты печали,

Пусть тебе бы отдых дали, пусть ты боль свою смиришь.

Коль в исканьи неустанном хочешь сердцем постоянным

Знать о витязе том странном, о себе он скажет сам.

Кто так долго ждал, дождется и того, что он вернется.

Роза снегом не затрется. Не давай ее слезам.

Как зовемся здесь мы сами, знай, владея именами —

С безнадежными мечтами грустный витязь — Тариэль.

Я — Асмат. Всегда сгораю. Нет тоске конца, ни краю.

Вздох ко вздоху подбираю, и стенаю как свирель.

О красивом, что на воле бродит, сетуя о доле,

Не могу сказать я боле, хоть желала б, ничего.

Тем кормлюсь, что беспокойный привезет с охоты знойной.

Может, вдруг вернется стройный. Может, долго ждать его.

Подожди. Как возвратится, может, сердце в нем смягчится.

С ним смогу я сговориться, и полюбит он тебя.

Сам тебе он все расскажет, сердце скорбное покажет.

И венок — твой разум свяжет — той, о ком скорбишь, любя».

Словно нежный звук напева, слушал он, как молвит дева.

Оглянулись, — слышен слева от прогалин всплеск воды.

Это месяц, весь лучистый, — приближался серебристый,

И они к пещере мглистой поспешают от звезды.

Дева молвит: «Витязь, горе бог твое рассеет вскоре.

Горьких слез иссякнет море. Спрячься там внутри скорей.

Всяк ему да подчинится, или злое приключится.

Может, гневность в нем смягчится, овладеть сумею ей».

В глубь пещеры Автандила дева в спешности сокрыла.

Витязь слез с коня. Светило стрел в колчане острие.

Меч его горит блестящий. Плачут оба. Чаще, чаще

Слезы льют. Поток дрожащий. Скорбь сильна. Не скрыть ее.

Грустный витязь с девой черной в скорби плакали упорной.

Был печален стон повторный. Автандил из-за угла

Видит все, сокрыт стеною. Повод взяв своей рукою,

Вороного за собою дева молча увела.

Автандил в тюрьме, но волен. Он уж больше не бездолен.

Здесь разгадка, — он доволен. Шкура барсова снята.

Он на ней сидит, суровый, витязь, знающий оковы

Тяжкой грусти вечно новой. Слез янтарна красота.

Тех ресниц, того агата ткань сквозная кровью смята.

Но добыча дня богата. Дева жарит дичь ему.

Не смотря, кусок он сунул в рот себе, жевнул, отплюнул.

Он не свеял, он не сдунул тень, что клонит ум во тьму.

Он прилег. Уснул. Но вскоре с болью тайной в разговоре,

Крик за криком, словно в хоре, устремляет он в борьбе.

Палкой в темя ударяет, камнем грудь обременяет.

Дева смотрит и терзает ногтем все лицо себе.

Плача, дева молвит слово: «Почему вернулся снова?

Что в пути ты встретил злого?» Витязь молвит ей в ответ:

«Там охотничьи забавы, царь какой-то в блесках славы.

Ловчих целые оравы. Зверя выследили след.

Вид людей мне был докучен. Крик людской был слишком звучен,

В лес я спрятался, измучен, прочь отпугнутый толпой.

Не погонятся за мною, — завтра выеду с зарею».

Дева с новою тоскою смотрит, взор блестит слезой.

Говорит ему: «Лишь в чаще твой товарищ — зверь рычащий.

Степь кругом и лес молчащий. Горы в сумрачной тени.

В чем имеешь развлеченье? И кому свое томленье

Доверяешь в миг сомненья? Ты напрасно губишь дни.

Сколь обширна ширь земная. Где же та душа родная,

Чтоб, тебя не раздражая, быть с тобою в беге дней?

И, впадая в раздраженье, не уменьшил ты мученья.

Коль умрешь, тут нет спасенья. Этим как поможешь ей?

Он сказал: «Сестра, в певучей речи — свет, как свет есть в туче.

Но для этой раны жгучей на земле бальзама нет.

Пусть уж станет смерть пределом, чтоб душа рассталась с телом.

Стихну сердцем онемелым. Будет в этом нежный свет.

Где под тою же планетой дух явился, в плоть одетый?

Песни, тем же звуком спетой, где знакомая игра?

Кто мои тяготы примет? Тяжесть доли приподымет?