Витязь специального назначения - [14]

Ответом было молчание. При такой постановке вопроса сильно не поспоришь. Другой мир — другие законы. А, по большому счёту, оно везде так — выбор между засадой и западнёй.

…В невесёлом настроении зашли они в деревенскую кузню, что стояла на отшибе, на берегу пруда в окружении зарослей черёмухи и ракит. Сразу было видно — деревня деревней, а здесь трудится Мастер. С большой буквы и никак иначе. Ножи выбрали быстро, и ручные и метательные, это было, в общем, оружием привычным. С мечами было сложнее. Если Барс неплохо владел кэндо, то весь опыт Акелы был — второй юношеский по фехтованию на сабле. Да и то — в далёкие школьные годы.

Оба, наконец, выбрали по мечу. Барс взял с не слишком длинным клинком, небольшой крестовиной и рукояткой на полторы ладони. Акела подобрал себе похожий, но немного покороче. Он здраво рассудил, что с его забытыми навыками он длинным много не намашет, тем более, в лесу. В придачу были даны небольшие прикладистые самострелы с набором остро заточенных оперённых болтов. Купец высыпал в жилистую руку кузнеца пригоршню рубленых кусочков серебра, и они вышли на свежий воздух к воде.

— Ну, что, други, тронулись? — послышался сзади голос нанимателя.

— Да мы оба по жизни тронутые, — привычно съязвил Акела, нимало не заботясь тем — поймут ли его шутку, и зашагал, замыкая колонну.

Никаких долгих поводов им не устраивали, попрощались дежурно — времени было в обрез. Шагалось легко, тем более что в этом лесу болот было мало, почва была сухая, в основном лёгкая золотистая супесь. Ковёр из листьев и хвои пружинил под ногами, источая приятный терпковатый дух первого осеннего листа. В густых кронах перекликалась пернатая братия, а белобокие стрекотуньи разносили весть лесному народу о их приближении. Правда, через часок им это изрядно наскучило и они отстали… При такой ходьбе позвоночник работает практически без нагрузки и не устаёт, несмотря даже на приличный вес оружия и доспеха. Мешок с запасами, любовно собранными руками Милёны, вместе с прочими везли вьючные кони. Стража должна быть всегда свободна и готова к обороне.

В пути сохраняли режим молчания, не считая коротких, вполголоса, реплик, чисто по делу, ибо лес действительно шума не любит.

По словам опытных стражников, новых товарищей Барса и Акелы, в этом лесу можно было нарваться на кого угодно — от обычного медведя до змея. Встречалась тут и нечисть. Своя была изученной вдоль и поперёк, оттого более предсказуемой и, соответственно, менее опасной. Но, кроме неё, последнее время стали появляться неизвестно откуда разные твари. По выражению Мыся, «вовсе людскому пониманию не доступные».

Старенький сухонький Мысь, вечно слегка поддатый, был наёмником, провоевавшим всю свою сознательную жизнь. Он был опасен, как гремучая змея, даже когда пьяный и связанный, но информации в его голове хватило бы на десятерых. Главная трудность была — разговорить замкнутого старика.

На привале, сидя у костра, Акелы попробовал втянуть его в разговор.

— Мысь, а подробнее рассказать об этой пришлой нечисти можешь?

Дед отхлебнул своей «червивки», как он называл дешёвое яблочное вино, и отрицательно помотал головой.

— Не поминай волка в лесу, знаешь, да? А эти твари во много раз опасней. Просто жди от них всего и бейся так, словно перед тобой самый опасный в мире ворог. Тогда, умирая, не сможешь себя упрекнуть в том, что сделал недостаточно.

Оценив мудрость сентенции, Акела рассмеялся и благодарно хлопнул советчика по плечу. Барс, слышавший каждое слово, одними глазами одобрил сказанное.

…Дорога не утомляла, но на третий день они попали под проливной дождь. Пришлось долго сушиться у кострища. Над головой натянули старенький походный полог, изрядно поклёванный отлетавшими угольками былых костров. Когда наступил вечер, друзьям неожиданно выпал случай убедиться в справедливости слов старого наёмника. Акела, поужинав, сидел у огня, затягиваясь цыгаркой, и слушал рассказ коренастого стражника со странным не то именем, не то кличкой Околел.

Кстати, вопреки всякой логике, этот мир хорошо знал табак. Откуда — он дознаться не успел, но принял этот парадокс с удовольствием, в отличие от Барса, по жизни не любившего ни курева, ни курящих.

— …и вот, когда уже пошла вторая неделя осады, — продолжал Околел. — наш воевода…

Внезапно он замер, прервавшись на полуслове, плешивая, с остатками кудряшек на затылке, голова насторожённо повернулась в сторону чащи, откуда вдруг донёсся какой-то странно пронзительный звук, что-то среднее между воем и клёкотом. Ему вторил отзвук определённо человеческого крика, но слов нельзя было разобрать.

Жила, конечно, жлоб был, каких ещё поискать, но в быстроте соображения ему отказать было нельзя.

— Мысь, Барс, Акела, быстро туда! Прочие — в оборону! Да не крутись ты под ногами, горе луковое! Кыш в шалаш, и чтоб ни гу-гу там у меня!

Последнее относилось к дочери. Толстушка, прекратив бестолковую суету, шмыгнула в шалаш и затихла там. Названные быстро передвигались среди стволов в сторону всё усиливающегося шума. Не бежали, чреватое это дело, — глаза можно выхлестнуть о сучья, это ещё в лучшем случае. Про худший лучше не думать, — нарвёшься с разбегу на такое, что мало не покажется.