Виткины байки - [19]

Я уехала на поиски собаки в центр города. Это было не так легко: собаки как чувствовали, и не велись ни на какие куски жареного мяса. Я-то думала, что сманить дворняжку будет очень просто. Потом на рынке я увидела пса, который лениво валялся у прилавка. Я решила увести его. У меня был подготовлен самодельный ошейник, и я его накинула. Пес особо не сопротивлялся, но люди вокруг стали шуметь, что там я делаю, куда тащу их пса. Оказалось, это рыночный пес, его все тут кормят (кругом стояли мясные прилавки) и любят. У него есть имя и так далее. Я им тут же рассказала историю, что, дескать, уезжаю, мне нужен пес для охраны дома, я его буду любить и кормить не хуже их, и что хорошо, что у пса будет дом. Состояние у меня было такое притупленное, что мне уже даже и стыдно не было. Главное – поймала наконец собаку. Я ее потащила, и тут она начала сопротивляться, просто задыхаться от усилий. И по пути я тоже встречала людей, которые говорили: «Куда вы тянете нашего Тиму?» Я им говорила то же самое. Надо сказать, что я очень миловидная, мне верили сразу. Я даже была одета в белое. На полпути я встретила своего друга, человека очень странного и замечательного. В который раз он явился ниоткуда в трудный для меня момент, в переломный даже момент моей жизни. Мы сели на траву покурить. Он был первый, кому я все рассказала, хотя и в трех словах, что за собака у меня на поводке задыхается. Пока я рассказывала ему все это, на собаке, хотя она и не вырывалась, сам собой развязался поводок. Мой друг показал мне на это и закричал: «Смотри, это знак! Убей собаку у себя в голове, но не надо этого делать в реальности!» Будь я внимательна тогда к знакам, я отпустила бы этого пса и забыла бы о плане убийства. Поводок я перевязывать так и не стала, пес ушел не спеша.

А меня все это навело на мысль, что если убивать собаку, то я имею право убивать только свою. Тогда я поехала к бабушке за своей единственной собакой. Ему было 12 лет. Уже несколько лет он сидел у бабушки на метровой цепи, откуда его никогда не выпускали, боясь, что он кого-нибудь покусает. Когда-то он был любимцем семьи, а сейчас рычал даже на меня и на папу, которого считал хозяином. Это было оправданием для меня – лишить его такой хреновой собачьей жизни.

Состояние у меня уже было полу-трансовое. Я достала в аптеке шприц с раствором, замедляющим движения и реакции, и поехала в бабушкину деревню. Был день, светило солнце. Бабушка удивилась. Я рассказала ей, что забираю собаку к себе домой. Пока она не видела, я уколола пса. Это был страшный для меня момент: подойти к нему и схватить его за хвост, чтобы натянуть на цепи и сделать укол. Руки дрожали, иголка согнулась, я не была уверена, уколола ли я его. Был момент истерики. Потому я подождала. Когда я его отвязывала, он зашатался, и бабушка, заметив это, взволновалась. Еще сильнее она взволновалась, когда я повела его не в сторону вокзала, а в сторону леса. Я сказала, что хочу с ним погулять, чтобы он ко мне привык.

Подходя к лесу, я вспомнила, что недалеко, на речке, есть место, где когда-то, в 15 лет, я отказала своему любимому парню в сексе. Он очень настаивал, это длилось часами, и у меня хватило напора и выдержки, хотя я боялась, что он меня бросит, что я дура, что все в мои годы уже так делают и так далее. Это место символически для меня означало силу, решительность и все подобные темы, ради которых я и отправилась в это якобы героическое путешествие. Там я отстояла самое себя, свой центр – теперь же, идя с собакой по лесу, я совсем этого не чувствовала. Я не очень понимала, где я, кто я, чего хочу и чего не хочу. Я была заведена, как поставлена на программу.

Я пошла на то место, чтобы хоть как-то обрести себя. У собаки еле хватило сил туда дойти. Я долго там сидела, не решалась ничего делать. Потом, когда ждать стало уже глупо, я встала, как бы села на собаку сверху, взяла под голову и перерезала горло ножом. Хлынула кровь. А он не умер сразу, как я предполагала. Он был жив. Это привело меня в ужас. Я резанула еще сильнее, и он все равно был жив. Я отошла и села напротив, понимая, что мне не хватает моего маленького ножа дорезать его. И тут наши глаза встретились. Он смотрел на меня спокойно, совершенно понимая, что – конец. Я тогда еще отметила, как он похож на себя молодого, спокойного, когда он был любимцем семьи. Все бешенство с него спало, не было черт безумия. Он сложил лапы, положил на них голову и тихо умирал. Я сидела напротив и плакала и просила у него прощения. Потом я не выдержала, подошла к нему и еще два раза резанула ему горло. Кричала: «Умирай! Умирай же уже давай!» И он скоро умер.

План был такой: разрезать его и взять мясо на мистерию, и съесть его там, а останки закопать. Я взяла с собой перчатки, чтобы его разделывать, но они мне так и не пригодились, я все делала голыми руками. Чувство совершенного спокойствия пришло ко мне, когда я разделывала его тело. Я рассматривала внутренности, поражалась тому, что он был полчаса назад жив, а теперь я смотрю на его почки, кишки. Я даже выставила свою руку вперед – посмотрела, что она совершенно не дрожит. Все истерики, весь ужас куда-то делись. Это меня тоже поразило, я подумала, что это так может быть у докторов. Но скоро я поняла, что сижу в довольно людном месте. Я не учла, что люди приходят на речку даже весной. Они проходили мимо, и они были в шоке, конечно. Мое лицо было в крови, иногда я пела песни, что-то вроде песни провожания души по-индейски. Но периодическое появление людей меня выбило из колеи, и я не смогла достойно завершить свое дело. Я стала чувствовать себя гонимой, мне стало суетно, неспокойно, тревожно. Я решила не забирать все мясо, потому что взяла уже достаточно. Пришлось отказаться от идеи не оставить от трупа ничего, все использовать, что для меня было уважением к нему. Я достала мешок, чтобы унести его и закопать, но он оказался очень тяжелым. Я не смогла поднять его, да и мешок оказался мал. У меня уже не было сил, и это меня подкосило окончательно. Мысль о том, что мне придется оставить его здесь, оскверняло все мое действо, делало меня ничтожной в собственных глазах. Я затащила его под куст и закидала колючими ветками, чтобы до него не добрались хищники. Хотя это было глупо. Чувствовала я себя грязной тварью, когда делала это, потому что я оставила после себя такой омерзительный след.