Витька с Выборгской - [9]

Картина была бы, наверно, такая: по Кировскому проспекту, малолюдному в этот поздний час, идут Зоя и Толя Плужников, а рядом… нет, не рядом — впереди… или, может быть, позади них?.. словом, где-то сбоку Витька. Вроде бы и с ними вместе, и сам по себе. Руки в карманах, шаг небыстрый, прогулочный, вразвалочку.

Идет себе, никому не мешает.

На Каменном острове Зоя сказала:

— Жутко ноги устали.

— Посидим, отдохнем, — сказал Толя.

Они сели на скамейку, Зоя скинула туфли, поболтала ногами, пальцами пошевелила.

— Замерзнут ноги, — сказал Толя.

— Не замерзнут, — сказала Зоя и засмеялась.

А Витька рядом стоит. Или не стоит, а ходит взад-вперед и ждет. Чего ждет? Неизвестно.

— Сколько километров отшагали? — спрашивает Зоя Толю.

— Ерунда, — говорит Толя.

— А времени сколько уже?

— Двенадцать, — говорит Толя.

— Ого! — думает Витька и зевает.

— Все-таки замерзнут ноги, — говорит Толя.

— Нет, просто устали, — говорит Зоя и смеется. — Туфли новые.

— Давай потру, — говорит Толя, становится на одно колено, берет Зоину ногу и трет ладонями ее пальцы в чулках, быстро-быстро, как будто хочет скатать их в трубку.

А что Витьке делать?

Другую ногу растирать, что ли? Редкие прохожие подумают — что-нибудь случилось с Зоей, они ей неотложную помощь оказывают с Толей, — соберутся вокруг, будут глазеть, советы всякие давать… Глупейшее положение!

И спать к тому же хочется, зевки раздирают рот, зябкие мурашки по телу бегают.

— Лучше стало? — спрашивает Толя.

— Заново родилась, — смеется Зоя.

Потом она надевает туфли, и они снова идут рядышком, разговаривают. Толя что-то ей объясняет, Зоя изумляется, хохочет.

А Витька плетется за ними, чувствуя себя совершенно лишним.

Очень это неприятное чувство — ощутить себя лишним. Никто тебе и слова не сказал, никто не гонит в шею. Они сами по себе, ты сам по себе. И все-таки — торчишь у них перед глазами и не знаешь, куда себя деть.

Так что хорошо получилось: Витька не дождался ни Зои, ни Толи и уехал домой один.

И даже не знает, что все у них было так, как и было, только без него, без Витьки.

С концерта он вернулся без четверти одиннадцать.

Нажал кнопку вызова лифта и стал ждать, пока кабина спустится на первый этаж. Вдруг приоткрылась дверь квартиры старика Никитина, и оттуда выглянул он сам, какой-то встрепанный, в полосатой пижаме.

— Полуночничаем? — строго спросил он.

— А что? — насторожился Витька.

Никитин задрал рукав пижамы, взглянул на часы и, причмокнув языком, поманил Витьку пальцем-крючком. Витька сразу почувствовал, что попался на этот крючок, как глупый ерш.

— А что я такого сделал? — затрепыхался он.

— Телевизор у вас есть?

— Есть, а что?

— Тогда скорей к вам! — заторопился Никитин, ощупал карманы пижамы, захлопнул дверь квартиры и, не дав Витьке опомниться, втащил его в кабину лифта.

Выяснилось, что у Никитина в самый неподходящий момент отказал телевизор, а передавали хоккей, «Спартак» — ЦСКА, последний период, счет 3:3.

Вот уж не знал Витька, что этот занудливый старик пенсионер такой заядлый болельщик.

Дома, не раздеваясь, Витька включил «Ладогу». Никитин сел у стола, из одного кармана вынул пачку «Беломора» и спички, из другого — баночку с валидолом, нацепил на нос очки и уставился на экран, где с минуты на минуту должно было появиться ледяное поле.

— Страсти накаляются! — сказал он, потерев руки.

Но третий период еще не начался, потому что на экране появилось не ледяное поле, а иностранная кинохроника.

Американские самолеты бомбили Вьетнам, горели джунгли, зенитчики быстро-быстро вертели рукоятки пушек, наводя их на цель, падал, оставляя дымный хвост, сбитый самолет.

— Так им, гадам! Так им! — ерзал на табуретке Никитин.

Шла по улице демонстрация, волосатые, бородатые люди несли плакаты, что-то кричали, вскидывая руку.

— Что они могут? — говорил Никитин. — Митингуют, шумят, а надо — что? — он строго смотрел на Витьку поверх очков.

— Что? — смущался Витька.

— То-то же! Понимать надо! Теория без практики мертва.

Показывали современные западные моды.

— Делать им больше нечего! — сердился Никитин. — Заелись, вот и выпендриваются!

Витька с изумлением следил за стариком.

А когда начался третий период, Никитин и вовсе разошелся. Он вскакивал с места, кричал, бухался бессильно на табуретку, хватался за голову.

— Выключи! — выпаливал он. — Выключи это зрелище! Мне противно смотреть!

Витька терялся, не зная, выключать телевизор или нет, но старик Никитин уже снова почти с головой влезал в экран, шарахался от него, всплескивал руками.

— Толя! — орал он. — Фирсыч! Врежь им, как ты умеешь! Ведь есть же порох в пороховницах!

Витька заражался буйной реакцией старика Никитина.

— А-а-а! — стонал пенсионер с отчаянием, когда шайба не влетала в ворота спартаковцев.

— Вы за кого болеете — за армейцев? — сунулся было Витька, но Никитин слепо взглянул на него и стал ожесточенно высасывать дым из погасшей папиросы.

Когда счет изменился в пользу «Спартака», Никитин в гробовом молчании вытряхнул на ладонь таблетку валидола и закинул ее в рот.

— Вам плохо? — испугался Витька.

— Хуже некуда, — подавленно сказал Никитин.

Армейцы проиграли.

Никитин сам выключил телевизор, рассовал по карманам очки, папиросы, валидол и спички и направился к двери.