Витька с Выборгской - [15]

Ни у кого в школе нет такой исторической расчески!

Толя Плужников сказал про этого парнишку, который показался Витьке ровесником:

— У него две боевых награды. Защищал от налетов знаменитый мост Хамжонг. Был сильно ранен.

— Сколько же ему лет? — тихо спросил Витька.

— Семнадцать…

Получив такой драгоценный подарок, Витька всего себя обшарил в поисках какого-нибудь ответного сувенира. Ничего путного не нашлось. Вдруг вспомнил про пальто, бросился туда, вспугнув девочек, извлек из оттопыренного кармана хоккейную шайбу, вручил парнишке, у которого две боевых награды:

— Вот, возьми на память…

Шмыгнув носом, Витька прячет расческу под подушку, гасит лампу и снова вспоминает прожитый день.

Из училища он вышел вместе с Толей Плужниковым. Шагал рядом, стараясь идти в ногу, не сбиться. Толя остановился, чтобы закурить сигарету «Варна», чиркнул спичкой, закрыл ладонями огонек.

— А ты когда уезжаешь во Вьетнам? — спросил Витька. — Скоро?

— Не исключено, — сказал Толя, выпуская изо рта клуб дыма, который сразу же разметался на ветру.

— Сам небось попросился? — с завистью спросил Витька.

— Небось, — загадочно сказал Толя, уходя от прямого ответа. — Если поеду, то не один, с бригадой от завода.

Витька понимающе кивнул.

— А тебе про это дело Зоя сообщила? — поинтересовался Толя.

— Знаешь что? — сказал Витька. — Выходи за нее замуж. А?

Толя внимательно посмотрел на Витьку.

— Тоже не исключено, — сказал он минуту спустя.

И не стал поправлять Витьку, который опять ошибся, спутав эти сложные взрослые выражения.

Но вот и трамвайная остановка.

— Мне туда, старик, — сказал Толя, показав направо.

— А мне туда, — сказал Витька, показав налево.

Они крепко пожали друг другу руки и сели в разные трамваи.

…И в этот момент Витька сладко засопел носом.

Бывает же так: человек делает порученное ему дело, вкладывает в него свои душевные силы, тратит свободное время, волнуется, переживает, а когда дело сделано, когда оно предстало перед другими людьми, может быть, как раз теми, для кого оно и делалось, случается нередко, что этого-то человека вдруг не оказывается среди всех. По разным причинам. И тогда сделанное им дело существует без него, отдельно, само по себе.

Как дом, из которого ушли строители, сдав его новоселам.

Как написанная писателем книга, которую можно взять в библиотеке.

И даже как школьный вечер, который Витька Егоров считал своим кровным делом.

Конечно, не он один занимался подготовкой этого вечера, но зато, пожалуй, именно он, Витька Егоров, больше всех волновался, переживал, бегал из класса в класс, уговаривал, убеждал, договаривался, спорил. Оставался после уроков на репетиции школьного концерта, допоздна засиживался с ребятами в пионерской комнате, вместе с другими рисуя плакаты и оформляя выставку о походе по местам боевой славы. Украшал спортзал, развешивая на шведской стенке еловые гирлянды, перевитые красными лентами, и длинные, как обои, полотнища лозунгов. Несколько раз звонил по телефону в ПТУ Толе Плужникову, уточняя, сколько придет гостей, потому что для каждого из них шестой «б» класс готовил маленький подарок-сувенир, а однажды в воскресенье даже позвонил домой Александре Михайловне, чтобы поскорей сообщить ей о том, что на вечере согласилась выступить Зоя Терехова, работница трикотажной фабрики.

Все это требовало от Витьки столько душевных сил и занимало так много времени, что он просто позабыл о своем любимом хоккее, и когда старик Никитин останавливал иной раз у подъезда Витьку, мчавшегося из школы домой или из дому в школу, и спрашивал:

— Чего ж тебя не видать на катке? — Витька отвечал, не переводя дыхания:

— Занят! Дела…

И вот через два дня, почти под самый Новый год, в школе состоится вечер, а Витьки Егорова на нем не будет.

Не обидно ли?

Витька не думает, обидно это или нет. Он лежит на верхней полке в служебном мамином купе, стучат колеса, поезд уносит его все дальше и дальше от Ленинграда. Уже поздно, пассажиры заперлись в своих купе, утихли. Мама проверила отобранные у них билеты, разложила их по кармашкам в специальной матерчатой сумочке, похожей на разрезную азбуку, разнесла по вагону постельное белье, напоила всех горячим чаем и теперь, не раздеваясь, сняв только форменный железнодорожный китель, прикорнула на нижней полке, дремлет. Крепко спать маме нельзя — скоро остановка, Ольга Ивановна возьмет фонарик, выйдет в тамбур, откроет дверь, протрет поручни, спустится на перрон и будет стоять у своего вагона, встречая новых пассажиров или провожая выходящих, а если не окажется ни тех, ни других, ей все равно придется стоять у вагона, как на посту, пока поезду не дадут отправление.

Витька слышит, как мама спрашивает снизу:

— Заснул, что ли?

Он не отвечает, лежит не шелохнется. Пусть мама считает, что он спит без задних ног. Витька чувствует, как она, встав, поправляет свесившееся с его полки одеяло, подтыкает под матрац и опять устраивается внизу, чтобы немножко подремать.

Стучат на стыках рельсов колеса, торопятся, отсчитывают быстрые метры пути, которые складываются в километры и часы этой неожиданной для Витьки, да и для всех, поездки.

Могут сказать, что у него был выбор: ехать или остаться на школьном вечере — быть там в центре внимания и, может, сидеть даже за красным столом президиума, рядом с Толей Плужниковым и его вьетнамскими учениками, на глазах всего зала…