Витька с Чапаевской улицы - [10]

— Странные какие-то бандиты.

— А сейчас они пошли на мокрое дело… Что это такое, скажите, пожалуйста?

— На тот свет решили кого-то отправить.

— Во-во, велели мне большую свечку поставить за… за упокой…

— Души, — подсказали ей.

— Просто не верится, что осталась жива, — притворно громко вздохнула девчонка.

Мальчишки, слушая биение собственных сердец, окаменели. Никто из них ни разу не пошевелился. У Гошки Буянова зудела шишка на лбу, но он так и не решился поднять руку и почесать. Витьке Грохотову до смерти хотелось кашлянуть, его даже пот прошиб. Кашлянуть — это значит выдать всех.

Все трое боялись одного: вдруг кто-нибудь из оставшихся здесь, в резерве, захочет в уборную?.. И один, конечно, нашелся! Он сначала дернул за ручку двери, где стоял Гошка, потом — где Сашка, и наконец — где Витька. Мальчишки приготовились дорого продать свою жизнь…

— Тьфу, чертовщина! — услышали они недовольный голос. — Двери заколочены.

— Товарищи, что мы тут стоим? — наконец нашелся здравомыслящий человек. — Тоже нашли место…

Все отошли в сторону. Голоса стали тише, а потом и совсем заглохли.

Мальчишки наконец-то свободно вздохнули.

Во втором часу ночи члены шайки «Черный крест» решились выбраться из ненавистной уборной. Их преследователи давно ушли, но Гошка боялся засады и не велел без его приказа выходить. Лица у мальчишек были кислые. Они старались не смотреть друг на друга. Было противно. От долгого пребывания в неподвижности все члены одеревенели. У Витьки свело правую ногу, и он захромал.

— Нашел куда прятаться… — пробурчал бледный Сашка.

— Не до жиру, быть бы живу, — сказал Гошка.

— У тебя с собой клятва? — помолчав, спросил Витька.

— Два часа сочинял, — сказал Гошка. — Клятва что надо.

— Покажи…

— Темно, ничего не разберешь.

— Разберу.

Буянов протянул приятелю аккуратно сложенный листок, подписанный кровью. Витька взял и не читая с наслаждением разорвал лист на мелкие кусочки. Потом положил на ладонь и сдунул.

— Воруй, если хочешь, один, — сказал он.

— Я говорил, лучше очистим ларек, — сказал Сашка.

— Обжора, — буркнул Грохотов. — Небось все конфеты слопал?

— Одна осталась, — стал шарить в карманах Сашка. — Хочешь?

— Пропади они пропадом! — отмахнулся Витька.

— Испугался трудностей? — без особенного энтузиазма начал Гошка. — А как же…

— Не надо, — оборвал Витька. — Не заливай нам больше про Робин Гуда и Спартака. И этого… Антонио Порро! Мы их переплюнули. Таких героических подвигов, как мы сегодня, никто еще не совершал… Ограбить маленькую глупую девчонку! И два часа проторчать в уборной…

— Как быть с кошельком? — спросил Гошка.

— Можешь себе оставить, — сказал Витька. — За блестящую идею…

— Лучше все-таки девчонке вернуть, — предложил Сашка. — Чтобы не распространяла ложные слухи.

Гошка достал из кармана кошелек и вручил Ладонщикову.

— Вот и отдай…

— Она мой голос узнает, — попробовал отвертеться Сашка.

— Не надо было травить про сто человек, которых ты так лихо отправил столовым ножом на тот свет… — ухмыльнулся Витька.

— Я сказал — двадцать три…

— Двадцать три с половиной, — поправил Гошка. — Одного ведь ты немножко не дорезал?

— Где я ее найду?

— Проще пареной репы, — сказал Витька. — Полдня подежурить у магазина, обязательно встретишь.

— И что я скажу?

— Тебя ли учить? — заулыбался Витька. — Уж что-что, а трепаться ты умеешь…

— Не забудь ей рассказать про мокрое дело… — сказал Гошка.

— И про жертвы, которые при виде твоего грозного ножа сразу лапки кверху… — прибавил Витька.

— Не влипнуть бы мне с этим проклятым кошельком… — пробормотал Саша Ладонщиков.

ГЛАВА ПЯТАЯ. ПУЗЫРИ НА ВОДЕ

С утра ничего не предвещало грозу. На синем безоблачном небе жарко светило солнце. В парке, низко опустив ветви, стояли притихшие деревья. Белые бабочки-капустницы кружились над желтыми маслянистыми цветами. С тревожным воем будто на пожар, пролетел шмель. В тени, положив длинную серую морду на толстые лапы, сладко спал пес Валет.

Тетя Сарра выволокла проветрить и просушить полосатые матрасы и перины. Она разложила их на траве и ушла.

Валет проснулся, зевнул, широко распахнув красную пасть, и не спеша направился к белью. Он хотел было растянуться на полосатом матрасе, но, понюхав его, раздумал и рухнул на мягкую пуховую перину.

Из парадной вышел Буянов. Он был в парусиновых брюках и тельняшке с закатанными рукавами. Черный густой чуб блестел: Гоша обильно смочил его отцовским тройным одеколоном. Над верхней губой у него намечались усики. Не скоро еще они вырастут, года через два-три, но все равно приятно, что уже что-то есть. У других мальчишек и намека на усики нет.

Гоша увидел разложенные на просушку матрасы тети Сарры, уютно расположившегося на перине Валета, и довольная улыбка появилась на его лице. В одну секунду оценив обстановку, он подошел к веревке, натянутой между двумя деревьями. На веревке всегда висело чье-нибудь выстиранное белье. Буянов с равнодушной миной прошелся вдоль веревки и, улучив удобную минуту, сдернул детскую шапочку с кружевной отделкой и небольшую простынку. В окна никто не смотрел, и Гоша благополучно надел шапочку на голову Валета и прикрыл его простынкой. Пес точь-в-точь стал походить на волка, который притворился бабушкой в известной детской сказке про Красную Шапочку.