Витгенштейн - [40]

«Правильным методом философии был бы следующий: не говорить ничего, кроме того, что может быть сказано, – следовательно, кроме предложений естествознания, – то есть того, что не имеет ничего общего с философией, – и затем всегда, когда кто-нибудь захочет сказать нечто метафизическое, показать ему, что он не дал никакого значения некоторым знакам в своих предложениях»[23].

У читателя может возникнуть закономерное удивление: разве в самом «Трактате» не ведется речь об объектах, функциях, форме предложения и т. п. – обо всех тех вещах, о которых, по признанию самого Витгенштейна, нельзя говорить осмысленно? Разумеется, да. Потому-то к вышепроцитированному отрывку философ прибавляет:

«Мои предложения поясняются тем фактом, что тот, кто меня понял, в конце концов уясняет их бессмысленность, если он поднялся с их помощью – на них – выше их (он должен, так сказать, отбросить лестницу после того, как взберется по ней наверх)»[24].

Итак, понимать «Трактат» значит уметь молчать.

IV. «Назад, на грубую почву!» [25]

Ошибки «Логико-философского трактата»

Витгенштейн действительно замолчал на десять лет. Затем он вновь принялся философствовать. Он считал, что решил все проблемы – в самом деле, отчего бы окончательно не замолчать? Новый этап философской деятельности Витгенштейна, начавшийся в 1928–1929 годах, вначале был связан с просьбами разъяснить содержание «Трактата», с которыми обратились к нему члены «Венского кружка». Мало-помалу, в ходе бесед с ними – особенно с молодым философом и математиком Фрэнком Рамсеем, а также с экономистом из Кембриджа Пьеро Сраффой, – он понял, по его собственному признанию, что в «Трактате» содержится «много ошибок», о чем написал в предисловии к «Философским исследованиям».

Эти «ошибки» касались преимущественно одного из важнейших тезисов «Трактата», который Витгенштейн выразил следующим образом:

«Имеется один, и только один полный анализ предложения»[26].

Как отмечалось ранее, лишь приняв это утверждение, можно быть уверенным в репрезентативном характере образа или предложения, включающего сложные имена. Признав наличие ошибки, Витгенштейн тем самым отказался от данного тезиса – одного из тех, на которых базировалась его первая работа. Коротко перечислим эти «ошибки».

Первый и наиболее важный тезис трактата касался независимости элементарных предложений. Согласно ему, истинность или ложность одного элементарного предложения не зависит от истинности или ложности другого элементарного предложения. С этим тезисом перекликается тезис о двух возможностях для положения вещей: оно либо существует, либо не существует, независимо от того, существует или не существует другое положение вещей. Из этого следует, что одно элементарное предложение не может противоречить другому элементарному предложению и что элементарное предложение не может быть выведено из одного или нескольких элементарных предложений. «Трактат» убеждает нас в том, что между элементарными предложениями отсутствуют логические отношения (противоречия или вывода).

Витгенштейн меняет свою точку зрения по этому вопросу, рассмотрев предложения типа: «длина линии L равна 1,35 м» и «точка Т – зеленая». Из истинности этих предложений, по-видимому, следует, что предложения «длина L равна 1,36 м» и «точка Т – красная» являются сложными. Другими словами, предложение «длина L равна 1,35 м» противоречит предложению «длина L равна 1,36 м». В «Трактате» это явное противоречие вынудило Витгенштейна утверждать, что такого рода предложения в действительности не являются элементарными, а это значит, что их анализ привел бы к предложениям, которые перестали бы противоречить друг другу. В конечном счете Витгенштейн утверждается в убеждении, что это невозможно, поскольку нельзя не признать наличия подобных противоречий даже на самом простом уровне: например, если мы скажем, что координатами точки Р в трехмерной системе координат являются [x, y, z], то это будет противоречить предложению, в котором говорится, что координатами Р в той же системе координат одновременно являются [(x+1), y, z].

Приходится признать, что между элементарными предложениями также существуют логические отношения, из чего следует, что элементарные предложения не являются независимыми.

А значит, мы сравниваем с реальностью не изолированное предложение, но систему предложений, и, главное, оказывается, что не все логические отношения обнаруживаются в табличном способе изображения, используемом в «Трактате». Словом, «логическое» выходит далеко за пределы одной лишь области молекулярных предложений, которые считаются истинностными функциями элементарных предложений, входящих в их состав.

Вторая «ошибка» «Трактата» состоит в признании того факта, что общие предложения вроде «все люди смертны» являются лишь краткими выражениями для конъюнкции (или дизъюнкции в случае предложения «в коробке лежат шарики»). В некотором смысле Витгенштейн тем самым признал обоснованность аргумента, выдвинутого Расселом, который мы приводили выше. Эту кардинальную перемену взглядов можно попытаться объяснить следующим образом: соглашаясь с тезисом «Трактата», мы соглашаемся с тем, что общее предложение «туманно» в том смысле, что оно оставляет некоторую неопределенность. Например, когда мы говорим, что в коробке лежат шарики, мы не уточняем ни количество шариков в коробке, ни их точное местонахождение в ней. Следовательно, чтобы смысл наших слов был предельно ясен, нам придется уточнить и количество шариков, и их точное местонахождение в коробке (и, вероятно, еще многое другое). В итоге у нас получится предложение типа «