Витающие в облаках - [53]

— Ух ты, коровы, — сказал Боб, выглядывая в окно катафалка, подобно любопытному трупу.

Андреа нахмурилась, глядя на него, и спросила у меня:

— Он не часто бывает на воздухе, а?

Робин исполнил смертельный трюк в виде разворота на сто восемьдесят градусов. Вскоре после этого пошел град. Крупные градины, размером с шарики нафталина, колотили по стеклу. На нем нарастал сугроб, закрывая обзор, поскольку дворники катафалка давным-давно умерли от старости.

Именно теперь Робин открыл нам назначение двух доселе загадочных веревочек. Одну следовало протянуть через окно водителя, другую — через окно пассажира. Робин потянул за свою веревочку, и дворник дернулся в его сторону.

— Видишь? — с надеждой сказал он, обращаясь к Терри. — Теперь твоя очередь.

Она дала краткий, выразительный отрицательный ответ.

Робин наконец нащупал правильный курс в недрах Карса, и катафалк начал терпеливо пробираться по длинным прямым аллеям, обсаженным деревьями, — таковы второстепенные дороги Ангуса.

— Ух ты, овцы, — сказал Боб.

Наконец катафалк свернул налево на указателе, гласившем «Западный Балниддри», и по неровной дороге дотащился до старого фермерского дома, формой похожего на ящик. Дом был покрыт снаружи штукатуркой, усаженной камешками, и выкрашен в цвет неба (то есть серый).

— Готовьтесь нас отправить, доктор Маккой! — выкрикнул Боб.

Мы проехали мимо газона перед домом — когда-то он был покрыт аккуратным меандром подстриженных самшитовых и тисовых изгородей, но сейчас превратился в дикие заросли крапивы и ржавых железок. Робин поставил катафалк в мощенном булыжником дворе за домом, где сбились в кучу ветхие пристройки, пытаясь укрыться от непогоды. Когда нас эксгумировали из глубин катафалка, все еще пахнущих бальзамировочной жидкостью и хризантемами, я поняла, что в деревне даже холодней, чем в городе. Булыжники двора уже начали покрываться изморозью.

Боб уснул, пока мы парковались, и его пришлось тащить из задней двери катафалка, как сонного зимнего медведя из берлоги.

— Волшебный Боб! Как жизнь? — воскликнул Гильберт при виде Боба.

Гильберт происходил из древней аристократической семьи с отчасти запятнанной репутацией. Его мать скандально и громко развелась с его отцом — Гильберт утверждал, что причиной была зоофилия, но (очень надеюсь) он имел в виду, что отец вел себя с матерью как скот. Анемичное тело и лицо с явными признаками близкородственного скрещивания придавали ему вид умственно дефективного, но он обладал прекрасными манерами и был очень мил, не говоря уже — богат. Если бы не злосчастное сходство Гильберта с выросшим в темноте картофельным ростком, я бы с радостью ушла от Боба к нему.

— Эй, — сказал Боб Гильберту в знак приветствия, и они куда-то убрели вместе.

Шуг уже исчез, и Андреа потащилась за ним по пятам, как пес, страдающий от неразделенной любви. Пытаясь скрыться от Робина, я пошла за Терри в дом через ветхое, заколоченное фанерой крыльцо, по холодному коридору, выложенному каменными плитами и заваленному ботинками, резиновыми сапогами и кусками велосипедов. Еще я увидела верхнюю половину человеческого скелета на подставке (память о студентах-медиках, которые жили в доме раньше), почти целый двигатель от малолитражки, голову оленя на доске и множество больших стеклянных бутылей — одни пустые, в других бродило что-то рискованное, из сырья, собранного в придорожных кустах. Дальше шел стеллаж с пыльными бутылками из-под «айрн-брю», закупоренными вручную, с этикетками «Бузинное шампанское». Они были нацелены на нас, как батарея легкой артиллерии. Вот так происходят несчастные случаи, подумала я.

Коридор привел нас в кухню — просторное помещение, когда-то, наверно, полное тепла и вкусной деревенской еды, но сейчас холодное, как ледник. Бо́льшую часть кухни занимала огромная чугунная плита, вокруг которой вяло — словно сказочная принцесса, которую злая фея превратила в служанку, — суетилась Миранда, студентка-медичка. (По-моему, она выбрала эту профессию не из желания помогать страждущим, а ради доступа к наркотикам.)

— С тобой сегодня днем был пес, где он? — выпалила Терри без всяких преамбул.

— Какой пес? — сказала Миранда. Вид у нее был такой, словно ей в вену подают по трубке раствор валиума.

— Тот, который за тобой шел.

— За мной шел пес? Зачем?

В конце концов Терри перестала допрашивать Миранду, но не раньше, чем исчерпала все возможные варианты пересечения ее и пса («Может, он лежит у тебя на кровати — просто ты не заметила?», «Может, ты спрятала его в гардеробе, потому что не хочешь, чтобы его кто-нибудь увидел?» и так далее). Будь у Миранды чуть больше сил — она выглядела анемичной, как жертва упыря, — она бы, наверно, двинула Терри кулаком.

Миранда неохотно спросила, не хотим ли мы чего-нибудь выпить, и Терри выбрала кофе. Он оказался из овса (а может, ячменя или бобов), и Терри им невежливо поперхнулась. Я попросила чая (он у Миранды настаивался в чайнике на краешке плиты), и это оказалось немногим лучше: чаинки были жесткие, как железные опилки, а молоко воняло козлом.

Снова появился Гильберт, без Боба, но с Кевином, который материализовался из ниоткуда. Явление Кевина меня удивило: рожденный и выросший в деревне, он был равнодушен к ее пасторальному очарованию («Зеленое, зеленое, все зеленое — какой в этом смысл?»). На нем был короткий коричневый анорак, словно оставшийся от юношеского увлечения трейнспоттингом.